Народ на войне
Шрифт:
На той войне я все дом поминал. Дом да семейство. Теперь же и дому-то почти не осталося, семейство развеяло,— кто на каком свете, неизвестно. Я теперь вольный, вперед гляжу.
Мне дома не усидеть. Пошло дело к тому — либо тебе жить, либо ему. Такого сиднем не добиться.
Бывало, с войны приедешь — всего слезьми умоют, сластями угобзят [99] . А теперь никакой нам радости. За вами, говорят, война на нас навалилась,— и ружья, и пушки,
99
Угобзить — одарить, наделить (обл.).
Вернулся я в место, встретили меня родители сурово. Ждали, говорят, бажали [100] миру, а вы с войны ушли да здесь войной балуетесь, а хозяйство как?..
Признаюсь я тебе не по-крестьянски, пока времени не видно, я и земли не хочу. Вся наша будет — тогда людям заживется.
От нас дома нос воротят с того, что вперед им не видать, от темноты. А умаяны сильно, вот и бурчит деревня.
Гнезда поразорили — новые совьем. Деток пораскидали — новых выведем. Только бы воли из рук не отдать,— всё приложится.
100
Бажать — желать, хотеть что-либо (обл.).
Уж если невесть за что мы ту войну веки-веченские терпели, так уж за самую жизнь стойко теперь своюем.
Требую я теперь простых слов. Чтобы за словом навыверт клятой какой правды не подсунули. У нас правда своя, имя же ей простое — воля.
Какими хочешь словами говори, только бы толк добрать. Я мало обучен, почти грамоты не знаю, а хоть какими словами про толк скажи — сразу раскушу.
Стал его спрашивать, стоит ли, мол, за это дело воевать и что за дело такое? Ничего не понять,— будет то, что все решат. А что решать, если все от нас решено. Взял я свою винтовочку да за околицу — своих дожидать.
С чужими странами можно мириться. Чужое войско после мира уйдет, радо, что до дому доберется. Ушли — и нет их. А как ты с нашим врагом мир заключишь, если враг в каждой губернии особый, в каждой почти деревне засел. Тут до конца довоевывать, до полного истребления.
Я здесь вот как различаю: один дома делов натворил — да и сюда, для безнаказанности. Эти больше в бандитах ходят. Другие же, перемученные той войной, каждая косточка, может, отдыха просит, всему цену знают. А идут на эту войну безо всякой корысти, для людей.
Хотя клянися-крестися, что не так, а знаю я — правда наша.
За самого себя такой войны не своюешь, надоест, отвалишься, уж очень тяжка. А тут знаешь, что людям легче.
Ты не канючь, не жалоби нас. Сами знаем, каково эту войну довоевывать. А твердо видим, что надобно,—
Как вспомню я свое военное ранение, так и зверею. Нежили меня в лазарете, а я добра не помню. А теперь вот бездомовыми псами бродим да как-то спокойней мучимся,— людям легче будет.
Та война проклята от века, без пользы всякой для людей, за дурницу. Это вот грех. А нашу войну знаешь, что за людей терпишь, людям легче станет.
Эта война веселая, для себя, отчаянная. Чего хочет человек? Чтобы над тобой не бариновали? Это самое, за то и воюем.
Тоска горькая, версты дальние, жизнь зверья, а всё за людей.
Хотел бы утечь, до того наша эта война тяжелая, а как о людях вспомнится, так и ноги камнями. Стой-воюй, людям будет легче.
Я над семьей крыл не разведу, не наседка. Мне крылья для лёту. Лёту хватит — людям лучше станет.
До того к войне привык, до того места мирного не вижу для остановки,— всё с весельем принимаю. Может, как увижу — встать-врасти хорошо,— остановлюсь. Это при самом конце станется, а пока — ходу!
На то и кровь в человеке, чтоб за дело лить, а не жирок растить.
В лихую ночь кровь страшная. А может, мы через кровь свет казать собирались.
Я только на этой войне выправился здоровьем. Дома хилел и сох я. Бедность в обиду, когда сосед сыто жрет. И попреки тоже. Здесь же общая судьба, работа веселая, боевая, и все без грошика медного, и не нуждаемся в таком.
Без головы война как щенячья драка, только крови больше. Там шерсти клок, там шкуры шматок. А знать, как и за что,— будет война как лекарство.
Сколько ж людей у нас живет, сколько ж хороших разных, сколько ж товарищей! Все нам война показала, а ты про мир твердишь.
Удивляюсь я, братцы, почему это у нас шкура не в шерсти, а мы на волчьем положении ходим? И волк воюет, и мы воюем, а за что он в зверях, мы же — в людях, не пойму!
Ненавижу, если вымудровывают. Все просто: к старому нас паровозом не поворотить, к новому — враг не пускает; значит, войну воевать до полной победы.
Навыдумывали враги сказок про ту войну. Про эту же войну сказок не видно. Эта война, как ясный день видать,— за шкуру собственную гибнем.
Конники — люди особые. Под ним четыре ноги как пружина. Пригнись, свистни — истаешь как дым.
Четыре ноги в левой руке зажмет — и ни с места.
Мы всегда победим, мы барахла паучьего не бережем, вокруг ног оно не липнет, не тягчит.
Теперь всё впору. Разоряй, спали, а время придет — все наше будет, не уменьшится.
На той войне — из-под палки, да против немца, на чужую выгоду. А как за себя, да против кровного врага, тут с удовольствием воюешь.