Нас невозможно убить
Шрифт:
А вот русский он понимал хорошо, хотя и не говорил на нем. В спину мне полетели проклятья, но такси уже ждало на улице. Жека сегодня гуляет! Хотя даже не так. Жека была готова делать что угодно, лишь бы не находиться в клетке, в которую угодила по собственной глупости. И несмотря на попытки Славы дозвониться, стена, выстроенная на недоверия и апатии рушиться не желала. В этот вечер я решила, что пора со всей этой фигней завязывать. Мне нужен развод!
Через два дня самолёт нес нас с Самойленко на Родину. Почему-то я волновалась. Даже не знаю от чего. Внутри присутствовал некий трепет. Оказывается, я чувствовала себя
Я давно не чувствовала себя такой живой и счастливой. Оказывается, мне просто нужно было вернуться домой.
У меня были ещё сутки, прежде, чем мы должны были направиться к Олегу на празднование свадьбы. По голосу я понимала, что брат не доволен своей участью. К тому же он в который раз влюбился, только теперь в свою соседку по лестничной площадке.
— Но, кажется, к этому возрасту пора бы уже делать выводы и укрощать гормоны, — вздыхала моя вторая половинка.
— Отец тебя в свою секту завербовал? — подхихикнула я.
— Иди в задницу, — возмутился братец. — Я не могу так думать сам?
— Не-а! Тогда это был бы не ты, кобелина несчастная!
— Мне тебя не хватало, — заявил он.
— Мне тоже! Вот ты посылаешь меня в задницу, а я давно уже там. Надо выбираться. Устала прогибаться под всех.
— Тебе понадобилось два года, чтобы это понять?
— По-моему, гораздо больше. А торт у вас какой?
— Ух! Я не успеваю за ходом твоих мыслей!
— Значит, точно стареешь, — рассмеялась я.
— Вот честно, вообще не знаю. Единственное, что мы делаем совместно, это готовим свадебный танец.
— Ебушки-воробушки! Ты танцуешь? Да у тебя пластика будто ты лом проглотил.
— Это все из-за той девчонки. Придумал историю, чтобы Дашка не ревновала. Короче, я как всегда, выбираюсь из своих косяков, а залажу в ещё большие.
— В этом тебе равных нет! Так, завтра увидимся! Пока папа со Славой заперлись в кабинете, мне нужно срочно валить из дома.
— Бухать?
— О, нет! Я сейчас делаю все глоточек для запаха, чтобы отбить желание у Самойленко, ну и включаю все актерское мастерство.
— Коварная ты у меня, сестра! Ладно, беги давай!
Потайные выходы за пределы дома я знала наизусть. Не хотелось, чтобы задавали вопросы, куда я и зачем собралась. А мне надо было. Мне нужно было попрощаться и, видимо, отпустить, чтобы попробовать начать жить заново. Я ведь об этом мечтала ещё вчера утром?
— Здравствуйте, Надежда Петровна! — для улыбки не было мочи, когда я видела эту женщину, поэтому получился скорее всего вымученный оскал. Мама Андрея, кажется, была удивлена такой встрече.
— Божена? Ты какими судьбами?
— Захотелось Вас навестить перед тем, как ехать на кладбище.
— На кладбище? — переспросила, замерев. В квартиру она меня впускать не спешила.
— Да, пока я в стране, хотелось поздороваться с Андреем, раз попрощаться не удалось.
— И на что ему сейчас твоё приветствие?
— На то же, на что и Ваши походы туда.
— Входи, — наконец она отошла, пропуская меня вовнутрь.
Странно. Почему-то она мне запомнилась другой. Ссутулившаяся под грузом своего горя, причитающая над телом сына, голос
Квартира небольшая. Но очень уютная. Свежий ремонт, а в воздухе приятный сиреневый запах. И правда, на круглом столе, над которым висел абажур, стоящем посреди гостиной, возвышалась ваза с огромным букетом сирени. С кухни тянуло свежей сдобой, приправленной корицей. Женщина засуетилась, расставляя на столе чайные приборы.
— У Вас уютно, — ещё раз огляделась я.
На лакированном пианино, задвинутом в угол, у балконной двери, стояли фотографии в рамках. Они хранили бережно память о детях Надежды Петровны. Даже фотография с выпускного Андрея. Он такой весь напомаженный, лощенный в своем синем костюме. Как я его тогда любила! Почему нельзя вернуть то время и попробовать что-то поменять?
Женщина продолжила суетиться, убирая со шкафа другие фотографии, которые не были предназначены, видимо, для моих глаз. Ладно, не стоит ее обвинять в этом. Она ревновала ко мне Андрея, но теперь это проявляется так.
Чаепитие проходило достаточно напряжённо. Это ощущалось почти физически.
— Угощайся, — указала она на корзину со свежими булочками и яблочным пирогом с корицей.
— Спасибо! А Вы для кого столько?
— Жду детей! Скоро Анечка с Робертом должны приехать.
— Робертом?
— Она замуж вышла.
— Как здорово! Я давно с ней не виделась и не общалась.
— Они познакомились в Германии. Он — врач. Хороший врач. Сегодня он прилетает, а она уже неделю гостит у меня.
— Я очень за нее рада! Но я пришла не чтобы увидеться с ней. Я не помню место, где похоронен Андрей.
Тот день я вообще смутно помнила. Шел дождь, пасмурное небо, серые люди, слившиеся в одно большое пятно. Мы держались со Славой поодаль. Он мне не позволил видеть Андрея или выразить соболезнования его матери. Мне в память только врезались крики. Ее крики. А я давилась своими слезами, своим горем, которое распирало, ведомая чувством мести, которую вынашивала целых пять дней, до тех самых похорон. Я не участвовала в процессии, я не видела надгробья, я не видела ничего. Именно поэтому мне было так тяжело поверить в его смерть. Если бы не лицо Петровича, возможно, я бы и не поверила вовсе.
— Я тебе точно не могу сказать. Если только показать и то завтра.
— Завтра меня в городе уже не будет, Надежда Петровна, — процедила я, по-моему, начиная злиться, потому что женщина не хотела пускать меня к своему сыну. Даже после его смерти, она продолжала ревновать. Это я могла расценить только так. — У Вас должен быть документ на землю.
— Ах, да! Я сейчас посмотрю.
Пока Надежда Петровна рылась в своих бумагах, создавая вид, что что-то ищет, на столе зазвонил телефон, который она носила до этого в кармане домашнего платья. Я вытянула шею, чтобы посмотреть, кто там может тревожить маму Андрея.