Наш человек на небе
Шрифт:
– В чём причина конфликта? — пророкотал Вейдер после продолжительного молчания.
«Ну неужели», подумал Сталин, «второе лицо Империи наконец-то заинтересовалось политикой.»
– Мы предоставим Вам все соответствующие материалы, — сказал он вслух, указывая мундштуком нераскуренной трубки на коробку с подготовленными документами.
Там ждал своего часа Генеральный план «Ост» — план геноцида, приуготовленного просвещённой Европой для славянских дикарей; дикарей, посмевших мечтать о человеческой жизни. Сталин до сих пор не мог определиться со временем и способом обнародования документов —
Да, знание подлинных немецких намерений поднимет боевой дух Советского народа — но боевой дух Советского народа сейчас и без того высок как никогда. Да, опубликование плана «Ост» позволило бы развернуть мощную пропагандистскую кампанию на Западе — но Гитлера больше нет, а новое руководство рейха легко открестится от его одиозной фигуры. Судоплатов и без того бил тревогу: дипломатический обмен между Германией и САСШ усилился в несколько раз.
Вот опубликуешь — а Геббельс с Риббентропом завизжат: «Это не мы! это он, проклятый, всё он, Гитлер! А с нами дружить — можно!..» А ведь в штатах нацистские парады проходили регулярно, аж до 1939 года, то в Нью- Йорке, то ещё где. И по идеологии принципиальных различий нет: тот же капитализм, та же расовая дискриминация, только по отношению к другой группе. Да и финансовый капитал — в руках одних и тех же семей... разве что в Германии он сейчас чуть больше подчинён промышленному. За какую ниточку ни потяни — результат слабо предсказуем. Как всегда: основное значение имели не отдельные элементы мозаики, но способ их соединения.
Кто знает, вдруг и в его отношениях с Вейдером важен не сам Вейдер, — и не Сталин, — а некая внешняя по отношению к ним обоим сила?.. Иосиф Виссарионович раздражённо огладил усы.
Сила не сила, а насущные проблемы решать именно ему. Ту же «Тень» — надо поднимать немедленно. Он перевёл взгляд на Вейдера, но прежде, чем успел что-то произнести, инопланетный командующий рывком поднялся из-за стола, пошипел диффузором и веско прогромыхал:
– Я немедленно отправлюсь на место крушения и займусь этим лично. Лорд Половинкин отправится на «Палач».
«Здравствуй, дорогой дедушка!» — аккуратно вывел Коля химическим карандашом. Почерк свой он не очень-то любил и в важных документах старался писать печатными буквами.
«Решил вот написать тебе несколько строк, чтобы поделиться с тобой и разделить вместе ту радость и счастье, которые мне выпали сегодня. Сегодня товарищ Сталин решил послать меня в космос...»
Коля спохватился, перечитал написанное. Вздохнул, скомкал лист и затолкал в чугунную пепельницу — к трём предыдущим попыткам. Никак не получалось написать такое письмо, чтоб и душевно, и государственную тайну не раскрыть, и в то же время... ну, чтоб если что — не стыдно было вроде духовного завещания огласить.
Он взял новый лист и аккуратно повторил вступительные строки, только вместо «послать в космос» написал «направить на важное государственное задание особой важности». Звучало достаточно солидно. Что ж ещё написать?..
«В технику я верю полностью. Она подвести не должна. Но бывает ведь, что на ровном месте человек падает и ломает себе шею. Здесь тоже может что
– нибудь случиться. Но сам я пока в это не верю. Ну а если что случится,
Коля перечитал написанное. Получалось немного слишком сентиментально, но это ничего: настоящий мужчина не должен бояться показывать маленькие человеческие слабости. Так, кажется, было написано в книге писателя И. Тургенева.
«Очень жаль, что я не смог притти к тебе и всё об'яснить», — вывел он с красной строки, — «Береги, пожалуйста, мою Юно, люби её, как люблю я...» Коля вздрогнул и отложил карандаш.
Как-то... странно о таком писать. Тем более, ничего ещё не ясно и вообще... или уже ясно?
Последний вечер в Саратове, — Коля, ссылаясь на всё равно нелётную погоду, убедил прикреплённого капитана дать им хотя бы выспаться, — молодые люди провели в плавгостинице — погоняли чаи с баб Сашей, обсудили «Травиату», спели пару песен из «Если завтра война» и «Волги-Волги», да разошлись по каютам. Деда повидать так и не удалось: как на зло, уехал дед в Чкалов, принимать табун монгольских лошадок.
А Половинкин хотел показать деду Юно.
Боялся — и хотел. А чего боялся? Сам не знал. Никогда не подтрунивал дед над Колиными увлечениями, хоть и было этих самых увлечений... мало их было: с одной девочкой дружил в школе, ну и потом, в Москве уже, Зина из МИИТа, но это не считается.
И теперь вот Юно...
Девушка зашла к нему в каюту, когда Коля как раз дочитывал третью главу отличной книжки «Чингисхан» писателя товарища Василия Григорьевича Яна — потому что нельзя же читать одну фантастику, надо иногда и нормальные книги читать. Оставалось страницы полторы, и Коля с лёгкой досадой, — и тут же ругая себя за неуместность этой досады, — отложил потрёпанный томик.
Юно присела на край кровати.
– Коля... — сказала она нежно, потупив глаза.
Половинкин слегка напрягся: в смущённом голосе подруги померещились ему вдруг нотки, характерные некогда для старшины Вороватова, который ох и гонял их в училище. То есть в школе. Командного состава. Младшего. Зато НКВД.
Он почувствовал, что опять краснеет, поёрзал в кровати и на всякий случай изобразил самое голубоглазое выражение лица, какое мог. С Вороватовым такие фокусы не проходили, но в общении с Юно Коля уже понемногу привык рассчитывать на личное обаяние и частенько прикрывал им своё незнание всяких космических тонкостей.
– Ты чаю ещё хочешь? — спросил он, мучительно придумывая, как бы попросить девушку отвернуться: не мог же он светить при ней подштанниками!..
– Нет... Коля, я хотела спросить...
– А?
– Понимаешь, я ведь подданная Империи... нет, я не то хотела спросить.
– А? — повторил Коля, нутром чуя, что разговор пойдёт непростой.
– Что ты читаешь? — спросила Юно, очевидно, не решаясь сразу перейти к главному.
Половинкин протянул ей книгу; девушка даже не взглянула на обложку.
– Ты всё время читаешь... — сказала она. — Так странно...
– «Странно»? Вся Москва сейчас читает. Разве можно не читать? Ты ведь тоже свои голокроны читаешь.
Она слабо улыбнулась: