Наш человек на небе

Дубчек Виктор Петрович

– Приветствую на борту, мой Лорд, — сказал лётчик, вытягиваясь во фрунт и выкидывая руку в «имперском салюте». Факт, новичок — те из союзников, кто знал Половинкина хоть немного лучше, помнили, с каким презрением относится он ко всяким там феодальным званиям. Старший лейтенант НКВД — куда почётней-то?..

Хотя, может, и неплохо сейчас: приказ «произвести благоприятное впечатление» никто не отменял.

Половинкин откозырял в ответ, снял фуражку и пригладил волосы. Оглядываясь по сторонам, поправил портупею: новая форма сидела замечательно — просто непривычно.

Форму

шили в представительских целях, и считалась она парадной. Вообще-то, ввести нормальную «парадку» в НКВД так толком и не успели — не до того было перед войной. Да и народ в госбезопасности подобрался скромный, внешней красоте особого значения придавать не склонный. А на Колю вот сподобились... Новая форма сама собой заставляла расправлять плечи и гордо держать голову. Жизнь лесного диверсанта закалила Половинкина, приучила к победам; выстроенный по фигуре мундир подчёркивал и мускулатуру, и молодую агрессивность движений. Он шагнул ближе к пульту. Всё вокруг выглядело совершенно буднично, кабина как кабина. Никакой неловкости, никаких тревожных предвкушений. Иголочки спали.

– Сколько человек на борту? — спросил Коля, одёргивая мундир.

– Только мы, — с готовностью отозвался штурмовик. — По штату должно быть двенадцать человек экипажа плюс четверо комендоров... только где ж его возьмёшь, штат? Но пока справляемся. Гипера тут нет, навигатор не нужен, так и манёвренность никакая, зато у репульсоров мощность избыточная для такой массы, вот и...

Коля машинально кивал словоохотливому собеседнику. Теперь стал понятен измождённый вид главного лётчика — попробуй, поводи такой грузовик, да один за всю команду. Прапорщик переминался с ноги на ногу, явно торопясь вернуться за пульт.

– Поехали? — сказал Коля с какой-то неожиданной, поразившей его самого командной интонацией.

Ему вдруг показалось, что права на это слово, — «поехали», — он всё

– таки немножечко не заслужил, но штурмовик сразу замолчал, зато прапорщик вытянулся ещё строже:

– Простите, мой Лорд, мы должны закончить погрузку. Медная проволока, полимерное сырьё, провиант...

– Хорошо, — сказал Половинкин всё с той же лёгкой надменностью, прикрывая нерешительность высокомерием.

И тут же одёрнул себя: представительство представительством, а с людьми надо держаться по-человечески. А то забронзовеешь раньше срока и всё интересное в жизни пропустишь.

– Ну что, парни, — сказал он, малость отпуская натянутую внутри струну, — заканчивайте погрузку, а я тут поброжу пока... осмотрюсь. Лады? Погрузка заняла от силы с полчаса. Коля в сопровождении штурмовика, — который только выглядел молодо, а так-то оказался мужик тёртый, — набродился по кораблю. Грузовик был здоровый, — в длину без малого сто метров, — но как-то вот ничего особенного; то ли привык уж Половинкин к инопланетным чудесам, то ли грузовики везде примерно одинаково безынтересны. Вот боевая техника — совсем другое дело! Слегка скучая по своему верному «скороходу», Коля вернулся в кабину, устроился в одном из кресел заднего отсека и пристегнулся.

– Готовность тридцать стандартных, — сказал динамик голосом худого

пилота.

– Подтверждаю тридцать, — отозвался Коля, хотя «подтверждать» было нечего, а просто нравилось чувствовать себя важной частью процесса. В недрах грузовика приятно завибрировали репульсоры.

– Отрыв! — сказал динамик.

– Отрыв разрешаю, — милостиво разрешил Коля.

Динамик странно всхлипнул и затих. Корабль вздрогнул.

– Земля, прощай... — пробормотал Половинкин, вспоминая незадавшийся полёт на «Тени».

Он сильно волновался в тот раз, но теперь понимал, что тогдашние переживания были вызваны вовсе не страхом полёта... а чем? Чем-то иным. Присутствием Старкиллера? Да нет, Старик — нормальный парень; людей дичится, конечно, но всё равно свой.

Коля вдруг подумал, что члены экипажа, — и прапорщик, и штурмовик, — воспринимают его как-то неправильно. Слишком патетически, что ли, как симфонию. И даже Колины попытки разговаривать с ними попросту всё равно воспринимаются как начальственная блажь... наверное. А с другой стороны — он же не сам по себе. Он тут представляет Ставку Верховного Главнокомандования, весь Советский народ и даже лично товарища Сталина. Может, и нечего огород городить? Пусть они к представителю более развитой общественной формации сами тянутся...

Кресло скрипнуло; Колю слегка вдавило в сиденье — «титан» пошёл вертикально вверх. Половинкин знал, что гравикомпенсаторы не дадут почувствовать серьёзные перегрузки. Но то ли систему стабилизации плохо отрегулировали, то ли машина износилась — трясло крепко. Хуже всего казалась неизвестность: прямоугольные окна кабины, которые язык не поворачивался назвать иллюминаторами, были закрыты глухими металлическими плитами. Когда прапорщик объявил о достижении десятикилометровой высоты, Коля не выдержал, отстегнул ремень и прошёл в основной отсек.

Штурмовик быстро убрал ноги с пульта. Прапорщик остался сидеть в прежней сгорбленной позе; периодически он тыкал в какие-то клавиши и беззвучно шевелил губами.

Коля гордо стоял в проходе и смотрел, как темнеет полоска неба прямо по курсу. Здесь он уже мог видеть звёзды — маленькие блёклые дырки в ночи. Иногда он наклонялся к скосам бронестекла и наблюдал, как прячется под край корпуса Земля.

Расставаться с родной планетой было жаль, но Коля понимал, что это ведь очень ненадолго; тьма вокруг сгущалась, звёзды разгорались всё ярче и холодней, приковывали взгляд. Казалось, так бы разбежался, поднял руки и полетел.

«Попробовать нешто теперь?..», подумал Коля невсерьёз. Он не видел в окружающей черноте ни малейшей чужести, ни угрозы; мир вокруг словно был до краёв наполнен неведомой, но доброжелательной к нему силой.

– Разумный рождён для того, чтобы жить в трёх плоскостях, — сказала ему Юно однажды, когда Коля пытался объяснить ей свой восторг от «полётов» на спидере. Теперь он понимал, понимал — и жадно всматривался в живую пустоту за стеклом.

А затем, как-то удивительно быстро, «титан» вышел на расчётную горизонталь — тридцать шесть тысяч километров. Гул моторов сменил тональность. Грузовик искал «Палач».