Наш маленький Нью-Йорк
Шрифт:
У него были очень честные глаза. Эмили не знала, как Том относится к клятвопреступлению, но ей не хотелось верить, что он способен так умело, беззастенчиво лгать. Впрочем, у нее не было оснований развивать свои подозрения: она никогда не замечала у Тома склонности к вранью, будь то важные или не очень вещи.
— Ладно, я поверю тебе, — как можно строже сказала она.
Может, все-таки есть шанс, что он не разглядел? Не разглядел надписи «этот мужчина меня не полюбит»? Не дай бог, он решил, что она как-то к нему относится!
Не
— Оружие-то убери! — Том улыбнулся. Эмили опустила подушку.
Он щелкнул пультом, выключая звук телевизора. Пусть ящик с электроникой помолчит, когда живые люди разговаривают.
— И все-таки мы ушли от темы. Даже если мы предположим, что ты ярая мужененавистница или в отличие от всех женщин этой планеты не веришь в любовь… Есть ведь простые вещи, которые непременно должны быть в отношениях мужчины и женщины.
— Ты имеешь в виду секс? — Эмили вздернула подбородок. Посмотрела на Тома с легким прищуром.
— Ну да.
— И почему для вас, мужчин, все вертится вокруг этого примитивного явления?!
Похоже, вопрос ее сработал как грамотно нанесенный удар под дых. Том запнулся, задохнулся, распахнул глаза.
— А для вас, женщин, нет?
Вопрос получился очень ироничный.
— Нет, — убежденно ответила Эмили.
Повисла пауза.
— Вот тебе и раз. А мы-то думаем… — Том улыбнулся, но постепенно улыбка поблекла, когда он понял, что Эмили не шутит. — Нет, ты серьезно?
— Абсолютно.
— Я так понимаю, ты все-таки говоришь за себя?
— Разумеется.
— Это обнадеживает. — Веселой шутки не получилось, получилась почти обидная резкость.
Эмили подтянула колени к животу, обвила их руками — поза человека, который закрывается от мира. У Тома в голове не укладывалось, что у нее могут быть подобные проблемы…
Такая красивая, причем красивая откровенно чувственной красотой женщина — и убеждена в том, что секс — примитивное развлечение, годное только для мужчин! С ума сойти! Куда катится мир? Все встало с ног на голову!
— Ты не веришь в любовь, так? — осторожно уточнил Том.
— Так, — кивнула Эмили.
— И не ищешь секса?
— Тоже верно.
— А что тогда связывает мужчину и женщину, по-твоему? На чем строятся отношения?
— По-моему, идеальный вариант — это наш с тобой. То есть я не имею в виду, что между нами что-то есть… — Она стремительно краснела и сглатывала.
— Мне кажется, ты очень запуталась, — покачал головой Том.
Эмили промолчала.
Он хотел что-нибудь сказать, чтобы разрядить обстановку: атмосфера в комнате сгустилась, как воздух перед грозой. Хотелось уже, чтобы ударил первый разряд и пахнуло озоновой свежестью. И в то же время не хотелось — Том боялся, что кто-то может реально пострадать.
— Я чаю хочу, — сказала она и встала.
— Хорошо. Но… может, за чаем договорим?
— О чем?
— О тебе, наверное.
— Хочешь переубедить меня в чем-то?
—
Это была правда — и неправда в то же время.
Их отношения можно было назвать дружескими. Том, по крайней мере сейчас, ни с кем не общался больше, чем с Эмили. Он соблюдал некоторую дистанцию, и это, с одной стороны, облегчало ему жизнь, потому что с каждым днем видеть Эмили, слышать Эмили, чувствовать запах Эмили — и не касаться ее становилось все труднее и труднее. И только полупрозрачная преграда между ними — невысокий барьер! — отделял его от того, что он считал полным безрассудством.
С другой стороны… с другой стороны, он уже почти хотел, чтобы этот барьер рухнул и безрассудство случилось.
Он никогда прежде не жил с женщиной.
Как-то так получалось, что девушки в его дом приходили, оставались ненадолго — кто на ночь, кто на неделю или на две, а потом уходили, исчезали, иногда с болезненным скандалом, иногда — тихо и незаметно, как утренний туман, после которого остается ощущение свежести и легкой сладости в воздухе. А теперь все изменилось. Эмили, судя по всему, останется надолго. И пусть она живет не у него, не с ним — но рядом. Это восхитительно… Восхитительно само ее присутствие, шум воды в ванной по утрам, возня на кухне, восхитительно ожидание вечера, когда можно будет встретить ее и привести домой, поужинать вместе, поделиться новостями. Восхитительно чувствовать ее руку в домашних делах, видеть чистоту в ванной и на кухне, свежевыстиранные вещи на сушилке. И пусть она не егоженщина… Том все равно чувствовал себя не так, как когда чистоту у него в квартире наводила приходящая домработница. Чистота — это еще не уют.
А может, дело в том, что домработнице он платил деньги и по отношению к ней чувствовал себя никак и никем, совершенно чужим человеком. А по отношению к Эмили… он чувствовал себя мужчиной. Она давала ему заботу женскую, он ей — заботу мужскую…
И отсутствие большей близости в отношениях уже казалось ему странным.
Слова Эмили о том, что она хотела бы строить отношения со своим мужчиной по такому же принципу, отозвались в нем странным волнением.
Возможно потому, что он тоже ощутил вкус подобной гармонии?
Возможно потому, что Эмили — смешно и странно сказать! — стала первой женщиной в его жизни, которую он мог представить в роли своей спутницы? Да, пусть это только фантазии, но глупо притворяться, что их нет. Притворяться вообще глупо.
И ее отношение к любви в ее духовном и физическом проявлении, признаться, задело его за живое. Он не хотел сейчас разбираться почему. Но отчетливо понимал, что хочет это исправить. А как?..
— Только давай горячий чай, боюсь, если там будет хоть кусочек льда, я сама превращусь в ледышку…