Наш общий друг (Книга 3 и 4)

Диккенс Чарльз

– Припадок очень сильный, - продолжал носильщик, - он бьется, кусается. Не даст ли джентльмен свою визитную карточку, поскольку он первый обратил внимание на больного?
– Карточку джентльмен дал, пояснив, что ему почти ничего не известно об этом человеке, но по роду своих занятий - это личность вполне почтенная, а жалобы на плохое самочувствие подтверждает его вид. Носильщик взял карточку, приготовился спрыгнуть, спрыгнул, и на том дело кончилось.

А дальше поезд загрохотал на уровне крыш и между развороченных домов, которые разрушили, чтобы дать ему дорогу, и над людными улицами, и под тучной землей, и, наконец,

пронесся по мосту точно бомба, дымом, огнем и слепящим светом ударившая в гладкое зеркало реки. Дальше, дальше, и опять он ракетой взрывается над речной гладью. Излучины, повороты, это ему нипочем презирая все преграды, он напрямик мчится к намеченной цели, как Время, которое не смотрит, глубоки или мелки земные воды, отражают ли они небесный свет или тьму, поят ли корни трав и цветов, меняют ли свой путь, шумят или хранят тишину, волнуются или застывают в покое. Время на это не смотрит, оно знает, что всем им предопределен один конец, каковы бы ни были их истоки и русла.

Наши путешественники сменили железнодорожный вагон на коляску и поехали берегом величавой реки, незаметно движущейся вперед в ночной темноте, подобно тому, как движется вперед и ночью и днем все живое, покоряясь непреодолимому магниту Вечности. И чем ближе подъезжали они к дому, где лежал Юджин, тем сильнее сжималось у них сердце от страха при мысли, что, может быть, его странствования кончились. Но вот вдали блеснул неяркий огонь, и страх сменила надежда, хотя Лайтвуд колебался, думая: "Если даже все кончено, она не отойдет от него".

Но он лежал тихо, не то в забытьи, не то во сне. Белла вошла в комнату, предостерегающе подняв палец, и молча поцеловала Лиззи. Остальные, тоже молча, сели у его кровати и стали ждать. И тут, ночью, мешаясь с шумом реки и грохотом поезда, все еще стоявшим у нее в ушах, прежние сомнения снова вернулись к Белле. Что за тайна у Джона? Почему он никогда не встречался с мистером Лайтвудом и до сих пор избегает его? Когда оно придет, то испытание, через которое долг и вера в любимого мужа должны провести ее? Ведь таково его условие. Ей надо пройти через искус и принести торжество человеку, дорогому ее сердцу. И сердце Беллы не смеет ни на минуту забывать об этом условии.

Глубокой ночью Юджин открыл глаза. Он был в полном сознании и сразу же спросил:

– Который час? Мортимер вернулся?

Лайтвуд ответил ему сам:

– Да, Юджин, и все готово.

– Друг мой!
– с улыбкой прошептал Юджин.
– Прими нашу благодарность. Лиззи, скажи им, какие они желанные гости здесь. Я бы и сам сказал, да мне трудно.

– А вы молчите, - сказал мистер Милви.
– Мы и так все понимаем. Вам лучше, мистер Рэйберн?

– Спокойнее на душе, - ответил Юджин.

– Спокойнее и самочувствие лучше?

Юджин перевел взгляд на Лиззи и, щадя ее, промолчал.

Они стали вокруг кровати, и мистер Милви, открыв молитвенник, приступил к свершению обряда, который редко бывает связан в нашем представлении со смертной тенью, ибо он неотделим от расцвета жизни, веселья, радости, надежд и здоровья. Белла думала: "Как это непохоже на мою счастливую скромную свадьбу", и плакала.

Миссис Милви жалела молодых и тоже плакала. Кукольная швея плакала в своем золотом шатре, закрыв лицо руками. Мистер Милви склонился над Юджином, который не сводил с него глаз, и читал слова молитв тихо, но внятно,

совершая обряд с подобающей случаю простотой. Так как жених не мог поднять руку, священник только дотронулся кольцом до его пальца и надел это кольцо на палец невесты. Когда же обет был произнесен, она коснулась ладонью его неподвижной руки и больше не отнимала ее. Обряд закончился, все вышли из комнаты, и тогда она обняла его за шею и положила голову на подушку рядом с его головой.

– Подними штору, любимая, - сказал Юджин немного погодя.
– Пусть день нашей свадьбы глянет на нас.

Первые солнечные лучи хлынули в комнату, и Лиззи, вернувшись к нему от окна, прижалась губами к его губам.

– Да будет благословен этот день!
– сказал Юджин.

– Да будет благословен этот день!
– сказала Лиззи.

– Как тебе не повезло с мужем, дорогая, - заговорил Юджин после короткого молчания.
– Шалопай, да к тому же изувеченный... пальцем шевельнуть не может. И почти ничего не оставит тебе, когда ты будешь молодой вдовой.

– Я отдала бы весь мир за одну только надежду на такого мужа, ответила она.

– Ты погубила себя, - продолжал Юджин, качая головой.
– Но погубила, следуя влечению своего золотого сердца. И меня может оправдать только то, любимая, что сначала погибло твое сердце, а потом уж ты сама.

– Нет, оно не погибло, я отдала его тебе.

– Это одно и то же, бедная моя Лиззи!

– Далеко не одно и то же. Тише, тише, успокойся! По щекам Юджина покатились слезы, и она взмолилась:

– Закрой глаза!

– Нет, - сказал Юджин, снова покачав головой.
– Я буду смотреть на тебя, Лиззи, пока могу. Моя беззаветно смелая жена! Моя героиня!

Услышав эти слова, она сама заплакала. А когда он, собравшись с силами, приподнял забинтованную голову и прижался к ее груди, слезы полились из глаз у них обоих.

– Лиззи, - сказал Юджин после долгого молчания.
– Как только ты почувствуешь, что я покидаю это незаслуженное мною прибежище, окликни меня, и я вернусь.

– Хорошо, Юджин.

– Вот, вот!
– с улыбкой воскликнул он.
– Если бы не это, я давно бы ушел.

Немного спустя, когда беспамятство, казалось, совсем овладело им, она проговорила спокойным, полным любви голосом: "Юджин, муж мой!" И он сейчас же отозвался: "Вот опять! Видишь? Тебе ничего не стоит вернуть меня обратно!" А потом он уже не мог говорить, но ответом ей служило легкое движение его головы, лежавшей на груди у нее. Солнце высоко поднялось в небе, когда она осторожно встала с постели, чтобы дать ему лекарство и покормить его. Полная неподвижность этого тела, словно выброшенного волнами на берег, испугала ее, но у самого Юджина, видимо, мелькнула какая-то надежда.

– Ах, Лиззи!
– чуть слышно проговорил он.
– Если я поправлюсь, как мне отплатить тебе за все, что ты для меня сделала!

– Не стыдись своей жены, - ответила она, - и этим отплатишь ей сторицей.

– Отплатить за все, Лиззи... На это уйдет целая жизнь, и ее будет мало...

– Так живи, Юджин! Живи ради меня! Живи, и ты увидишь, как я буду стараться, чтобы тебе не пришлось краснеть за свою жену.

– А по-моему, дорогая, - сказал он, пытаясь - и небезуспешно вернуться к своему обычному шутливому тону, - по-моему, самое лучшее, что я могу сделать, это умереть.