Наш общий друг (Книга 3 и 4)
Шрифт:
– Побольше спокойствия, мистер Вегг, побольше спокойствия, - воззвал к нему Венус.
– То есть побольше подслащенной водицы, сэр?
– огрызнулся тот несколько заплетающимся языком.
– Я взял его под надзор, и я буду надзирать за ним!
И перед флотом Нельсон рек: *
"Пусть этот честный человек
Почтет за долг караулить Боффина!"
Боффин! Я провожу вас домой.
Мистер Боффин покорно слез с возвышения и отдался в руки Сайласа, предварительно дружески пожав руку мистеру Венусу. Надзиратель и поднадзорный снова вышли на улицу и через некоторое
Но даже тут, когда мистер Боффин попрощался со своим стражем и отпер дверь собственным ключом и осторожно притворил ее за собой, - даже тут всемогущему Сайласу понадобилось еще раз убедиться, насколько сильна только что обретенная им власть.
– Боф-фин!
– крикнул он в замочную скважину.
– Да, Вегг?
– послышалось из той же замочной скважины.
– Выходите. Покажитесь мне еще раз. Дайте поглядеть на себя.
Мистер Боффин, - о, как низко пал он с высот блаженного неведения! покорно отворил дверь.
– Так! Ну, теперь можете идти и ложиться спать, - сказал Вегг, осклабившись.
Не успела дверь затвориться, как он опять позвал в замочную скважину:
– Боф-фин!
– Да, Вегг?
На этот раз Сайлас ничего не сказал и только изобразил посредством пантомимы, как он прищемит нос мистеру Боффину, который стоял по ту сторону двери, нагнувшись к замочной скважине. Потом он беззвучно рассмеялся и заковылял домой.
ГЛАВА IV - Тайный брак
Однажды ранним утром, торопясь отнюдь не в контору, херувимчик-папа поднялся с постели осторожно, тихонько, чтобы не разбудить величественной мамы, покоившейся рядом с ним. У папы было назначено в этот день важное свидание с обворожительной женщиной.
Однако папа и обворожительная женщина не собирались выходить из дому вместе. Белла встала около четырех часов утра, а шляпки на ней до сих пор почему-то не было. Она поджидала папу на лестнице - точнее, сидя на верхней ступеньке, и, видимо, поджидала его только для того, чтобы поскорее выпроводить из дому.
– Завтрак готов, сэр, - шепнула она папе, крепко обнимая его.
– Вам остается только поскорее все съесть и все выпить и пуститься наутек. Как ты себя чувствуешь, папа?
– Насколько я могу судить, ничуть не лучше взломщика, который еще новичок в деле и торопится поскорее унести ноги, покуда его не застигли на месте преступления.
Беззвучно рассмеявшись, Белла подхватила папу под руку и на цыпочках повела его вниз, в кухню, останавливаясь на каждой ступеньке, чтобы приложить указательный палец сначала к своим розовым губкам, а потом к губам папы, по излюбленному ею способу целовать его.
– Ну, а как ты-то себя чувствуешь, друг мой?
– спросил Р. У., когда Белла подала ему завтрак.
– Я радуюсь, папочка, что прорицатель не ошибся и что наш хороший маленький человечек ведет себя так, как было предсказано.
– Гм! Хороший маленький человечек - только он один?
– воскликнул Р. У.
Белла наложила еще одну печать на папины губы, потом опустилась на колени рядом с ним и сказала:
– Слушайте, сэр! Если вы сегодня станете у черты вместе со мной, как вы думаете, что
– Забыл, мое сокровище, честное слово, забыл. Нет, кажется, помню! Уж не об этих ли прелестных локонах шла у нас речь?
– И он ласково провел рукой по ее волосам.
– В самом деле, не о них ли!
– воскликнула Белла, притворно надув губки.
– Вот это мне нравится! Да будет вам известно, сэр, что прорицатель с радостью заплатил бы пять тысяч гиней (если бы это было ему по карману, чего, увы! о нем сказать нельзя) за тот прелестный локон, который я отрезала для вас! Вы, сэр, даже вообразить себе не можете, сколькими поцелуями он осыпал ту жалкую (по сравнению с вашей) прядку, что я отрезала ему. И он носит мой подарок на груди - да! Ближе к сердцу!
– Белла несколько раз кивнула: - У самого сердца. Но так и быть, вы сегодня пай-мальчик и другого такого пай-мальчика не сыщешь во всем белом свете, и за это я награжу вас цепочкой, сплетенной из моих волос, и надену ее вам на шею собственноручно.
Когда папа наклонил голову, она немножко прослезилась, а потом сказала, предварительно утерев слезы о его белую жилетку и рассмеявшись над несуразностью такого поступка:
– Теперь, папочка, я возьму тебя за руки, сложу их ладонями вместе, а ты повторяй следом за мной: "Моя маленькая Белла..."
– Моя маленькая Белла, - повторил папа.
– Я тебя очень люблю...
– Я тебя очень люблю, моя дорогая, - сказал папа.
– От себя ничего добавлять не полагается, сэр. Ведь в церкви вы повторяете только то, что говорит священник, так и тут: будьте добры следовать за мной.
– "Мою дорогую" беру назад, - сказал папа.
– Вот богобоязненный мальчик! Ну, дальше: ты всегда была...
– Ты всегда была...
– повторил папа.
– ...злющей...
– Неправда, - сказал папа.
– ...злющей (слышите, сэр?). Злющей, капризной, привередливой, неблагодарной дрянью. Но будем надеяться, что теперь ты исправишься, и я благословляю и прощаю тебя.
– Тут она забыла, что папе надо повторять все это, и кинулась ему на шею.
– Папочка! Если бы кто знал, сколько я сегодня думала о нашей первой встрече со старым мистером Гармоном - помнишь, ты мне рассказывал, как я тогда топала ногами, ревела и колотила тебя этим ненавистным капором! Родной мой! У меня теперь такое чувство, будто я с самого рождения только и знала, что топать ногами, реветь и колотить тебя своими отвратительными капорами!
– Вздор, моя дорогая! А что до капоров, то капоры у тебя всегда были очень миленькие, потому что шли к тебе или, может, ты сама к ним шла, не знаю, но так всегда было, сколько я тебя помню.
– Бедненький мой папа! А когда колотят капором, это больно?
– покаянным тоном спросила Белла, что не помешало ей фыркнуть, как только она представила себе это зрелище.
– Нет, дочка. Муха и та не почувствует.
– Но я, наверно, хотела сделать тебе больно, иначе незачем было и колотить, - сказала Белла.
– Папа, а за ноги я тебя щипала?