Наша навсегда
Шрифт:
— Второй вариант скорее, — авторитетно выдает Лис, — а скоро и первый будет актуален.
— А меня выслушать? Или уже все для себя решили? — врываюсь я в их беседу, — и вообще, это — вопрос второй категории. Мне скрывать нечего, расскажу, конечно, тем более, что ничего такого особенного тут нет. После случившегося, я физически не могла выносить чужие касания. А Тошка, что бы про него мы ни узнали, не насильник. Он ждал. И терпел. А потом и не ждал, и не терпел. Переключился на более легкие варианты. Это если вкратце. И теперь я хочу знать, что вы планируете делать с Тошкой?
Парни снова переглядываются. И молчат.
Это
— Я с ним сама поговорю.
— Нет!
— Нет уж!
Рычание Камня сплетается с жестким шипением Лиса, но я только кулаки сжимаю и хмурюсь:
— Мне надо знать, для чего он так сделал! Понимаете? Надо!
— Потому что тварь конченная, — говорит Лис презрительно, — и нехрен даже выяснять мотивы. Надо выяснить все факты, а потом с ним разобраться.
— И как вы с ним разбираться планируете? — снова настойчиво уточняю я.
— Тебя это не должно волновать, маленькая.
— Должно! Он не чужой мне!
— О да… — раздраженно скалится Камень, — очень близкий! Блядь!
— Близкий! — вскидываю я подбородок, — он мой друг детства! И мне надо знать, почему он поступил именно так! Может, у него есть мотивы для этого!
— Не может быть никаких мотивов для такого, малышка, — Лис, уже раздражаясь, повышает голос и лупит кулаком по кровати, — не может! Он — крыса и тварь! Он подставил нас с Камнем, пять лет жизни забрал! С тобой разлучил! Тебя увез и делал что-то с тобой! И еще и, сучара, друг против друга нас настроил! Ты хоть представляешь, что я подумал, когда отец мне телефон кинул с твоей с ним фоткой? И подписью о том, что вы вместе? Ты знаешь, что я сдохнуть хотел? И что первые три года сознательно в самую глухую жопу лез, потому что думал, что так легче будет! Раз — и все! Все! Не болит! А оно болело! Оно — пиздец, как болело!
Лис, задыхаясь, говорит все громче и громче, а я не могу оторвать взгляда от его блестящих острых глаз. Каждое слово — болью, острой пикой в грудь мне!
— Ты думаешь, мы тут кайфовали без тебя? Именно так ты и думала, да? А ты сама, малышка… Ты сама не подыхала без нас, а? Зная, что мы — скоты, бросившие тебя? Что мы с телками развлекались, пока ты там мучилась?
Лис воспаленно смотрит на меня, и я киваю. Он прав. Подыхала. Каждую минуту. Забывалась в мыслях, блокировала воспоминания, переключалась на другое… И подыхала. Каждую гребаную минуту.
Я только недавно дышать начала, а не умирать. Только рядом с ними.
Странно, что осознается это лишь теперь.
— А как ты думаешь, себя чувствовал Камешек в тюряге, а? — голос Лиса падает до шепота, он подается вперед, опираясь на сжатые добела кулаки, смотрит на меня, лихорадочно облизывает губы и продолжает, — он не говорит. Он, наверно, не скажет… Оратор, блядь. Камешек, — поворачивается Лис к Камню, реально сейчас похожему на глыбу гранита, темную и давящую, — ты как? Кайфовал в тюряге, а? Может, понравилось тебе? Отец тебе по лайту сделал, я знаю…
— Лайт… — Камень смотрит вниз, на свои грубые ладони, лежащие на темном покрывале, падают слова тяжелыми осколками, — лайт, да… Сначала одиночка, потому что карцер… За хорошее поведение. Потом — предложение от одного… На бои на смерть. Мне было похуй. Я пошел. Мне братья с воли присылали пару раз фотки. Твои, маленькая. С
— А я обвинял! — еще ближе подается ко мне Лис, — обвинял! Я хотел вернуться… — снова шепчет он, — хотел тебя найти, Вася… И наказать. За то, что шкура. За то, что такая же, как все. За то, что моя жизнь… оказалась иллюзией. Хренью, которую сам себе придумал… Я хотел тебя наказать. А потом забрать себе. Навсегда. Потому что, малышка, я так сильно в тебя влип, что плевать было, что ты — шкура. И что под другим кончаешь. И что нас с Камешком предала. В самый сложный момент. Главное, что ты со мной была бы. По своей воле. Или не по своей. Похуй. Зацени, как я ебнулся, малышка?
Я молчу.
Я просто не знаю, что сказать, как отреагировать.
Я тону в эмоциях.
В них.
В их жадных болезненных взглядах и тяжелом, лихорадочном дыхании.
Мне самой сейчас больно дышать.
Лис говорит. Камень молчит. А лучше бы проклинал! Потому что его согласное молчание говорит куда ярче всех на свете слов.
Они умирали без меня.
Они меня ненавидели.
Пусть Камень говорит, что нет. Но я же вижу. Я же понимаю.
Мы одинаковые с ними. Боже, как так получилось? Как притянулись мы, такие разные и такие одинаковые? Как сплелись друг с другом?
Настолько сильно, что разрыв был — незаживающей раной.
— Прикинь, Вася, что я почувствовал, когда тебя увидел? А ты, Камешек? Что ты почувствовал?
— Боль, — падают каменные глыбы. На сердце мне падают. — И надежду. Я тебя теперь не отпущу, маленькая. Не надейся даже. Если вдруг ты думаешь, что… Не думай. После стольких лет… Я больной, но не ебанутый.
Ох…
У меня все внутри дрожит, не сразу понимаю, что измяла несчастную подушку чуть ли не до разрыва по швам!
— И как ты думаешь, Вася, — шепчет Лис, и его бледное лицо спокойное и даже отрешенное теперь, словно выплеск энергии из него всю кровь выкачал, — как ты думаешь, что я испытываю, узнав, что все это время… Все это гребаное время я думал о тебе неправду? Что я обвинял девочку, которую… без которой не могу жить? В которую просто сразу и наотмашь? Что испытывает Камешек, узнав это? А ты сама? Что ты испытываешь?
Молчу.
Он прав.
Я много чего испытываю. То, что не оформилось до конца даже.
Не осозналось.
Все эти годы я словно в вакууме прожила, запретив себе думать, переживать, стараясь навсегда отсечь себя от источника боли.
И вот теперь на меня обрушилось столько, что невозможно осознать это! Невозможно здраво оценить!
Мне больно, горько, обидно очень!
Мы потеряли пять лет.
Мы не просто потеряли пять лет. Мы сознательно убивали себя эти пять лет. И убили, в итоге.
Нас убили. Тошка помог это сделать.
Нет той Васи, веселой и нежной ромашки, уверенной, что вся ее жизнь впереди — светлый праздник.
Нет того Лиса, нахального и легкого парня, мажора, любителя девчонок и крутых тачек, самого популярного парня в универе. Лиса, который был влюблен в одну нежную ромашку. И был уверен, что это чувство — правильное. Чистое и светлое.
Не того Камня, сурового серьезного парня, чемпиона, подающего надежды спортсмена, перед которым открывались очень хорошие перспективы в большом спорте. Камня, однажды сказавшего нежной девочке-ромашке, что она — его.