Наша навсегда

Зайцева Мария

— Я помогу, мне не сложно, — я иду по направлению к кухне, следом топает Лис.

Его отец никак не комментирует выступление сына, усаживается рядом с Камнем на диван, задает какой-то вопрос про ситуацию в городе.

— Они работают вместе? — я поворачиваюсь к Игнату, едва стоит нам скрыться с глаз его отца.

— Да, — кивает тот, — Камешек, типа, управляющий всеми его делами тут и по остальному краю.

— Ого… А почему не ты?

— А потому что я не хочу, малышка, — усмехается Лис, — да и контракт был у меня. До недавнего времени. А Камешка он из зоны вытащил, помог. Вот тот теперь и отрабатывает.

Я молчу, по-новому

оценивая теперь ситуацию.

Надо же, значит, Камень не сам по себе…

— Мой папаша никогда ничего не делает без выгоды, — кривится Лис, — вообще никогда. Бери бутылку и бокалы, пошли.

Он берет поднос, заставленный изысканно оформленными закусками, кивает мне на выход.

И я иду первой, прижимая к груди темную пузатую бутыль с явно дорогим содержимым.

Мы быстро расставляем все на низком удобном столике, садимся.

Меня тут же прижимает к своему горячему боку Камень, а с другой стороны устраивается Лис, демонстративно положив мне на коленку тяжелую ладонь.

Его отец внимательно изучает диспозицию, взгляд его внезапно чуть загорается и снова гаснет, становясь привычно-мертвенным.

— Как вы встретились тут? — спрашивает он, — девчонка же замуж выскочила. И свалила от вас, неудачников, подальше.

— Я приехала… У меня мама заболела… — тихо отвечаю я прежде, чем нахмуренный Лис откроет рот, явно попытавшись снова нарваться на грубость отца.

— И прямо сразу состыковались… — комментирует Бешеный Лис, разливая на правах хозяина темную жидкость в бокалы. — Скучала по ним, девочка? Искала?

— Н-нет… — бормочу я, теряясь от напора. И понимания, что со стороны все выглядит именно так.

Я, сбежав от неудачного брака, вернулась в родной город, вспомнила про своих горячих любовников, нашла их, снова прилипла…

— Это мы ее искали, — говорит Камень, успокаивающе поглаживая меня по плечам, — и нашли.

— И вообще, мы сейчас не за этим здесь, — добавляет Лис, — ты обещал про Питер рассказать. И про Каменева.

— Про Каменева… — кивает Бешеный Лис, — да… Выпьем за встречу, парни.

Мы чокаемся, пьем.

Я отпиваю грамульку, чисто символически. Пить я как не умела, так и не умею до сих пор. Да и не стремлюсь научиться.

— Вы почему, Демид Игнатьевич, никогда не говорили, что знали моего отца? — спрашивает Камень, ставя бокал на стол.

— А зачем тебе? — щурится на него Бешеный Лис, чуть откидываясь на спинку дивана, — это что-то поменяло бы? У тебя все хорошо было, я Витьке Каменному обещал, что присмотрю за его парнем. И присматривал. Кто же виноват, что ты — его гребаная копия? И в безбашенной дурости, в том числе?

Он молчит пару секунд, глядя куда-то в сторону, а затем наливает еще по одной:

— Давайте, парни, чтоб вы не повторяли наши ошибки.

Мы снова пьем.

— Я сюда приехал через полгода после того, как нашу бригаду положили на Ваське, — говорит Бешеный Лис, — не мог раньше. Сидел под следствием. Пока сидел, твоя мать сорвалась и свалила сюда. Тебе тогда чего-то около двух было… Как и моему Геньке. Мы с Витькой корешами были. И жены наши дружили. Рожали даже в одном роддоме и в один месяц. И у нас договоренность была, если с кем-то что-то случается, второй за семьей присматривает. В тот раз… Времена были сложные. Стрелки эти дебильные, сейчас вспомнить смешно, из-за любой хероты могли положить друг друга. Как-то раз, верите, из-за телки терли!

Он качает головой, усмехаясь и глядя куда-то в пространство.

И

я отчетливо понимаю, что Бешеный Лис сейчас вообще не здесь, не с нами. Он там, в своем темном прошлом, в своей молодости, когда был еще более бешеным и совершенно отмороженным.

Странно видеть на бесстрастном лице такую ностальгическую мягкость. В этот момент мне начинает казаться даже, что Бешеный Лис — нормальный человек.

— Короче, в тот раз была стрела из-за завода одного… Делили-делили… — продолжает Демид Игнатьевич, — и не поделили… Менты пригнали, у кого-то не выдержали нервы… Постреляли нас. И отца твоего, Леха. А меня и Виталю Большого — в Кресты. А Виталя тогда как раз только с чеченской вернулся, да… Не выдержал, мента положил. Его закрыли надолго. А меня — так, чисто нервы поскрести. Несколько месяцев. Пока сидели, мать твоя, Леха, свалила, я уже говорил. А твоя мать, Генька, дозу себе ширнула. Смертельную.

Я, охнув, кладу ладонь на дрогнувшие пальцы Лиса, смотрю в его непроницаемое лицо.

Он бледный, даже сквозь загар заметно.

Смотрит на отца, не мигая.

— Ты говорил, что с сердцем у нее… — едва слышно выговаривает он.

— Да, — кивает Бешеный Лис, — с сердцем. Не выдержало сердце. Она красивая была, очень. Но слабая. Вот и не выдержало. Женщинам нашим тяжело рядом с нами было. Я ее не похоронил даже… Вышел, тебя из дома малютки забрал. Выяснил, что Маша с сыном Витьки сюда рванула. И за ней… Приехал, а она меня выгнала. Послала, сказала, что видеть никого из нас не хочет. Я не стал настаивать. Дом купил ей, денег подкидывал. Потом, когда ты, Леха, пошел в школу, тебя еще в секцию рукопашки сунул. Типа, бесплатно, по квоте. Мать твоя ничего брать не хотела от меня, пришлось ловчить. А потом… Как-то закрутилось все здесь… Я вас упустил. Парни мои приглядывали за тобой, но ничего особенного не видели… А потом оказалось, что Машка спилась. А ты — в детдом попал. Я не стал тебя вытаскивать, думаю, Машка была бы против. А вот спец интернат для спортсменов тебе устроил… Решил, что тебе там лучше будет. Ты большие надежды подавал, требовалось только помочь. И я помогал. Приглядывал. Потом, когда ты вырос, работку легальную подбрасывал, контракты… Кто ж знал, что вы с Генькой вот так… Вопретесь…

Он вздыхает, наливает по третей.

— Давайте, за тех, кого нет с нами.

И мы снова пьем, не чокаясь.

— Кстати! — Бешеный Лис ставит бокал на стол, встает, — у меня же кое-какие записи есть с тех времен! Я специально отдавал оцифровывать. Там есть твой папаша, Леха. Посмотреть хотите?

— Конечно, — кивает Лешка, а я думаю, когда будет уместно спросить про то, знает ли Бешеный Лис моего отца. Если имя мамы назвать, может, вспомнит? Но это явно потом надо будет делать. Сначала записи.

Демид Игнатьевич включает здоровенную плазму, и на экране появляется чуть смазанная картинка какого-то застолья.

Парни, бритые, с золотыми цепями, все крепкие и опасные на вид, сидят за столом, что-то празднуют. Смеются, чокаются бокалами. Напоминает хроники девяностых, тот же антураж, те же типажи.

Я без труда узнаю в сидящем в самом центре бритоголовом красавчике отца Игната. Открываю рот в изумлении.

Прямо Игнат на меня смотрит с экрана, надо же! Только без нынешней стильной стрижки, и более массивный. И взгляд. Взгляд, конечно, отличается. Уже тогда он пугающе мертвенный был, словно молодой парень этот видел такое, чего никому не пожелаешь.