Наша навсегда
Шрифт:
— Я уже взрослая, и сама решу, куда мне втягиваться, — обрубаю я, чувствуя, как мои мужчины снова напрягаются, и атмосфера в комнате неминуемо густеет. — Каким образом мама… Почему вы расстались?
— Так меня взяли прямо на стреле, — пожимает плечами Большой, — над трупом мента. Со стволом, на котором были и мои пальцы, в том числе.
— Еще скажи, что не убивал, — усмехается Бешеный Лис.
— Да вот не скажу… — снова пожимает плечами Большой, — там, сам помнишь, чего было. Могла и моя пуля его достать… Я в отрицалово все равно, конечно. Но кто меня слушал? Радостно повесили все на свете
— То есть, ты считаешь, что она все вывезла? — уточняю я холодно. И нет, за маму не обижаюсь, это вполне в ее духе, но все же… Как не вяжется та счастливая, улыбчивая девочка с видео, с тем, что говорит сейчас Большой. И с той женщиной, что сейчас лежит, привязанная к кровати.
— Ну… вероятно… — пожимает плечами Большой, вздыхает, смотрит на чудом уцелевший коньяк на столике, — Лис, давай тяпнем, что ли. За встречу. Снова.
Хозяин дома кивает, сам разливает коньяк по бокалам, мужчины пьют. Я понимаю, что эта пауза необходима, потому не вмешиваюсь. Пусть дух переведут.
— Но я не виню, — снова начинает Большой, — это все… Мне не жалко было. Цацки, тряпки, бабло… А вот то, что даже суда ждать не стала, сразу свалила… Не зря, значит, все время говорила, что не любит…
— Говорила? — эхом повторяю я.
— Да, — кивает он, — а зачем жила? Ну… Я по молодости бешеный был, дурной. Хотел ее, забрал… Может, она недовольна была. Правда, потом, когда к себе привез и бабло стал давать, подобрела… А я и рад. Думал, купил ее. А нихрена. Вы, женщины, странные существа, — тут он смотрит на меня, да так пронизывающе, что не по себе становится. Возраст в его глазах, опыт, несчастливый жизненный опыт. И усталость.
Боже, я не хочу, чтоб мой взгляд со временем сделался таким! И не хочу ничего подобного видеть в глазах своих любимых!
— Такие же, как и мужчины, — говорю я, — мы просто хотим, чтоб нас любили. Уважали. Прислушивались. Вот и все.
— Ишь ты… — усмехается Большой, — прислушивались… К тебе прислушиваются, Василиса?
— Да, — киваю я, не задумываясь даже.
И получаю в награду ласковый поцелуй в висок от Камня и нежное поглаживание ладони от Лиса.
Они сидят, заключая меня своими горячими телами в мощный охраняющий кокон, придающий невероятную уверенность в себе. Я ощущаю себя настолько усиленной ими, что теперь с удивлением только вспоминается, как совсем недавно я была абсолютно одна в этом мире. И чувствовала себя никому не нужной, беспомощной и слабой.
— И… Чего, у вас реально… — Большой обводит нашу троицу выразительным взглядом, — серьезно все?
— Более чем, — вежливо отвечает Лис, а Камень только холодно кивает.
—
— И потом будет в кайф. Всегда будет. — Спокойно отзывается Лис.
— Мне это все равно… Блядь…
— А ваше мнение мало кого ебет тут, — выдает неожиданно Камень, — мы с вами разговариваем только потому, что вы, возможно, отец Васи. Уважение проявляем. Но всякие слова оставьте при себе. Или мы сваливаем.
— Щенок какой наглый… — Большой недовольно дергает бровями, скалится, показывая белые крупные зубы, больше похожие на клыки волка, чем на человеческие, — охуел.
Но говорит он это спокойно. Констатация факта больше, а не наезд.
Похоже, Камень сумел произвести нужное впечатление. Кулаками, ага.
— Все они сейчас такие, — философски пожимает плечами Бешеный Лис, — хотя… ты себя вспомни.
— Ну нахуй, — Большой от расстройства опрокидывает еще сто грамм коньяка, — себя лучше вообще не вспоминать. Тебе сколько, мальчик? Двадцать пять есть?
— Есть, — недовольно отвечает Камень.
— Я в твоем возрасте бешеный был… — вздыхает Большой, — Демку, — кивает он на Бешеного Лиса, — так прозвали, потому что спокойный был, как танк. И так же спокойно гусеницами давил любого, кто мешал. Без тормозов, короче, отмор. Боялись его. А про меня знали, что я дурной, но отходчивый… Но чужого мнения тоже не слушал, да…
Он снова смотрит куда-то в пространство ностальгически туманно.
— Мы слушаем, — отрубает непримиримо Камень, не желая прочувствовать всю тонкость момента, — если оно того заслуживает.
— Щенок, — с удовлетворением делает окончательный вывод Большой, возвращаясь из своих грез, — как ты с ними выдерживаешь, Лис? — поворачивается он к своему приятелю, молчаливо наслаждающемуся сигарой.
— С трудом, — пожимает плечами тот, — но ты привыкнешь со временем к тому, что их хочется пристрелить. Но нельзя.
— Нельзя, — сожалеет Большой, — столько проблем бы разом решилось.
Я перевожу взгляд с одного на второго, потом немо взываю к своим мужчинам. Камень только пожимает плечами едва заметно, его эти речи вообще не трогают. Он свое сказал, позицию обозначил, на этом все.
Лис усмехается, подмигивает мне:
— Не обращай внимания, малышка, старые пердуны молодость безбашенную вспоминают.
— Бойцы поминали минувшие дни… — киваю я.
— Точно.
— А твой-то, — указывает на Лиса сигарой, экспроприированной из коробки на столе, Большой, — весь в тебя. Такой же утырок конченный.
— Гены, — философски выдыхает дым Бешеный Лис.
Судя по сощуренным в холодном веселье глазам Лиса, надвигается второй круг ругани.
Хорошо, хоть спокойной.
Мужчины уже выяснили все звенья в пищевой цепочке, и теперь кусаются чисто из спортивного интереса. Напряжение сбрасывают.
А я понимаю, что как-то ужасно устала за этот день.
И очень сильно хочется плюнуть на все выяснения, и просто уткнуться в плечо Камня, вытянуть ноги на колени к Лису… И так вырубиться.
Но у судьбы на меня сегодня другие планы.
Телефон мой трезвонит неожиданно, номер городской.
Поднимаю трубку.
— Василиса? — мужской голос, знакомый, — я лечащий врач вашей мамы…