Наша навсегда
Шрифт:
Как она пела тогда, перед моим боем с москвичом…
Я, правда, больше на ее грудь в тот момент смотрел… И бешенство во мне бурлило пополам с дичайшей похотью, от которой яйца поджимались. Она стояла посреди ринга, прямо на том месте, где буквально за десять минут до этого бились в кровь.
А она — словно не от мира сего была. Волосы — золотистым покрывалом ниже бедер, глаза — огромные, глубокие озера. Хрупкая, изящная. И голос… Нежный и сильный.
Сирена.
Блядь, реально сирена, из тех, что моряков заманивали своим пением. И те, одурманенные, плыли на эти звуки для того, чтоб, в итоге, разбиться о скалы. И умереть счастливыми.
Как я
Я много чего передумал, пока сидел. Благо, там времени вагонище, хватит, чтоб все вспомнить, осмыслить, пережить заново.
Так вот, пение моей маленькой девушки всегда в памяти на особом месте было. Оно спасало. Реально поддерживало.
Я никому никогда не признавался, даже Лис не знает. Узнал бы, ржал и стебался бы сто процентов! Потому что это стремно очень, так расклеиваться. Мужик так не должен делать.
А я делал. Выл по ночам от боли, думая о том, что она сейчас с Весом трахается… А потом вспоминал, как она пела… И в тот раз, когда с этой приезжей певицей — тоже. И на репетициях. И на тусовках каких-то… Как светились ее волосы. Как горели ее глаза. Как сводил с ума ее голос. И становилось легче.
Но это все было в прошлом, и я как-то не предполагал, что Вася продолжает этим заниматься. И, мало того, что продолжает заниматься… Она, блядь, в этом охуенно продвинулась!
Ты давишь. Убиваешь. Когда-нибудь убьешь. И сердце тормознется на остром перепаде, и эту фазу сна, что длится в аппарате искусственной поддержки, счастьем назовешь. А мой остывший взгляд, забывший про улыбку, Помехой для тебя, добившегося “нас”, не станет… Как и правда, и горечь без прикрас Не стали до сих пор сигнальною ошибкой. Но знаешь, хорошо, что я еще жива, И у меня душа, и сердце, и навстречу Иду, не думая смерти… Ты заметишь и прекратишь… и все… слова, слова, слова…— Охренеть… — Лис моргает изумленно, — я эту песню слышал… Там… У нас парень был, он западал по певице, постоянно слушал, когда были свободные минуты. Но погоди… — он смотрит на Васю, смущенно опустившую длиннющие ресницы, — там же… Там же очень популярная личность! Он говорил, тысячи подписчиков!
— Да, — пожимает она плечами, — как-то так набрались… Я не специально… Просто… Когда было тяжело, хотелось куда-то уйти. Физически — не могла. А вот так… Эмоционально…
Музыка еще звучит, но теперь тихие слова под нежный и грустный гитарный перезвон воспринимаются совсем по-другому.
Это же она… Это же она про Веса! Урода! Это же
Я встаю, и, видно, на моей морде отчетливо читается вполне очевидное намерение, потому что Вася торопливо подскакивает, ее ноутбук, с которого она нам и запускала песню, подпрыгивает.
— Леша! Леша, стой! Ну что ты? — она повисает на моей шее, такая встревоженная, отчаянно напуганная, — это же уже давно в прошлом! И, поверь, все не так жутко было… Ну, то есть, в моменте мне казалось, что жутко, но сейчас вот вспоминаю… Он меня не бил, не мучил… Даже сексом со мной не занимался! Не принуждал… А это все… Это так… Эмоции. Гипертрофированные.
— Какие? — я стою, не в силах двинуться с места, потому что тонкие ручки удерживают вернее, чем надежный замок, который шустрый Лисяра успел закрыть на ключ, чтоб меня тормознуть на пути к справедливой мести.
— Ну… Чрезмерные, понимаешь? Яркие излишне. Так бывает… Зато они хорошо потом продаются. Люди любят эмоции… Особенно такие вот… Живые.
Она шепчет мне это все, успокаивающе поглаживая по щеке тонкими взволнованными пальчиками, Лис стоит у двери, типа, надежно закрыв ее не только замком, но собственной жопой. Хотя, если бы не Вася, ни один замок и ни один полудурок меня бы не удержали…
Но Вася… Вася — это орудие массового поражения.
— И чего? Ты сама все это раскрутила? — Лис, поняв, что угроза ушла, отлипает от двери и идет к нам, ревниво косится на все еще прижимающуюся ко мне Васю, но не пытается ее отлепить. Понимает, что я пока еще очень сильно не в себе. Он, так-то, тоже очень неспокоен, но в руках себя держит. В отличие от меня.
Меня до сих пор колотит, стоит лишь представить, что довелось пережить моей маленькой девочке за эти пять лет… Если она такое писала! Это же пиздец, как душу рвет!
— Нет, конечно, — улыбается Вася, — сама бы я еще три года тыркалась! А это… Мы с Ирой нашлись чисто случайно… Это… Ну, помните ту певицу, с которой я выступала? Дуэтом пела песню про последний троллейбус? Ну вот… У нее уже был раскрученный канал на ютубе. Я сначала ей песни давала свои, она их пела. И как-то пошло все. Мне отчисления авторские начали капать. А потом она помогла мне с созданием своего канала. Объяснила всякие подводные камни, монетизацию и прочее… И я стала выкладывать то, что не могла отдать ей… Или продать другим исполнителям.
— А ты еще и другим продаешь? — удивляюсь я масштабам.
— Ну да, — пожимает она плечами, — у меня заказов много… Расписано все на пару месяцев вперед… Кстати, уже дедлайны…
— А кто покупает?
Вася называет несколько имен, которые мне вообще ни о чем не говорят, но у Лиса все больше вытягивается морда:
— И этот тоже?
Вася кивает, улыбаясь его удивлению.
— Охереть… Малышка… Но это же очень большие бабки!
— Ну… Не то, чтоб большие… Но да, я уже больше года вообще никак от Тошки не завишу.
Меня коробит, что она Веса все еще Тошкой зовет. Отдает это опять нежным, блядь, детством на двоих. У них с Весом это детство есть, воспоминания общие, память, все такое… И он это все похерил, урода кусок. Ему такое счастье выпало, такая удача привалила! А он все просрал…
И чуть мою девочку не замучил! Блядь…
Убью, все же.
Реально, похер на Большого, его планы и обещания. Ну не должен этот мразота жить! И воздухом дышать! После всего, что он сделал!
Вася, на интуиции чувствуя мое настроение, снова тревожно сдвигает брови и касается моей щеки, успокаивая.