Наша светлость
Шрифт:
Сознание отключилось.
Он очнулся в кресле с четким пониманием того, где и по какой причине находится. Боли не было. Сердце работало нормально. И только шея зудела, странно так, непривычно. Кайя поднял руку - движение приходилось фиксировать в сознании - и коснулся шеи. Липкая.
В крови.
– Выпейте, - Хендриксон подал кубок и пояснил.
– Вода.
Соленая. Или горькая? Вкус меняется с каждым глотком, и на последнем Кайя понимает,
– Думаю, вам стоит побеседовать с леди, а мне - подготовить гостевые покои, - Хендриксон удалился, не дожидаясь разрешения.
Умный человек. Верный. Только больной. И вряд ли чем-то еще сумеет помочь.
А блок остался.
Судя по ощущениям, он не изменился даже. Что ж, Кайя должен был попробовать. Но если этот путь закрыт, остается другой.
– Тисса, - язык онемел, и Кайя не представлял, насколько разборчива его речь для нормального человека.
– Расскажи, пожалуйста, что случилось. Подробно. Настолько подробно, насколько сможешь.
Урфин хотел возразить, но зацепился за взгляд и кивнул. Другого варианта нет. Пока во всяком случае. А девочка молчит, закусив губу. Смотрит с откровенным ужасом.
Ну да, выглядит Кайя сейчас весьма пугающе.
– Не надо меня бояться. Я не причиню тебе вреда.
Не верит. Она уже приговорила себя. Плохо.
– Скажи, пожалуйста, что ты ела на завтрак?
Вздрагивает от вопроса, бросает беспомощный взгляд на Урфина, точно разрешения спрашивает, но все-таки отвечает. Хорошо, главное, что в принципе отвечает.
– Ты ждала, что придет сестра?
Кивок.
– Но пришла не она, так?
Снова кивок.
– А кто?
– Гленна...
– и Тисса, судорожно вздохнув, начинает говорить. Тихо, запинаясь на каждом слове, явно стесняясь всего, с ней случившегося.
Суки... выбрали слабейшего. Где только родовая честь, о которой так любят напоминать? А Урфин хорошо держится. Понимает, что сейчас ему срываться нельзя. Только улыбка с каждой фразой становится все более и более безумной. Но Тисса на него не смотрит - на платье, на руки, на что угодно, но не на Урфина. И ее чувство стыда горчит, как темный эль.
– ...я подумала... решила... он бы все равно убил Гавина... и я бы тоже умерла... потом... так лучше, если сначала он... а я не боюсь смерти.
Ложь. Боится, но решилась и теперь не отступит.
– Ты ударила один раз?
– Нет. Два... больше... много...
Несчастный случай с падением на нож отпадает.
– Ты просто испугалась,
Кивок и вздох.
– Что было потом?
Появление Кормака. Судилище. Вопросы, которые задавали. Чужая партия, прерванная Хендриксоном донельзя вовремя.
И это Кайя называют чудовищем?
– Я... не знала, что могу не отвечать им, - Тисса все-таки решается взглянуть на мужа. И Урфин спешит успокоить:
– Все хорошо. Ты правильно поступила.
Только незаконно. И во взгляде Урфина читается вопрос. Есть ли шанс победить?
Нет.
Но бой будет кровавым. Настоящим. Иначе Кормак не поверит.
– Я распоряжусь, чтобы тело отнесли Ивару.
...шансов почти нет, причина смерти будет очевидна. На первый взгляд. Но сложно представить, чтобы Кормак не подстраховался. Нож в рукаве - случайность. Лорд-канцлер не любит случайностей.
– Пусть твои люди ищут Гленну. Здесь и в городе тоже. Если надо - объяви награду. Любую.
Вряд ли она еще жива. Но попробовать стоит.
– Леди должен осмотреть доктор...
У Тиссы получилось сдерживать слезы. И говорить, хотя, казалось, она не в состоянии произнести ни слова. И еще не думать о том, что с ней будет.
Почти получилось.
...головы рубят топором. Тисса видела его - огромный, с вычерненным клинком и длинной рукоятью...
...а у лорда-палача слабые руки. Говорят, что если у палача слабые руки, то с одного удара он шею не перерубит. И тогда будет больно...
...у нее нет черного платья, которое было бы прилично надеть на казнь...
...Урфин не бросит Долэг...
...и быть может, со временем простит и Тиссу. Она же не знала, что так все получится...
...а если не простит? Если поверит, что она виновата? Пришла на свидание... она же писала письма... и призналась, что де Монфор ей нравился... как ей верить?
...но платье нужно без воротника. Воротник мешать станет. И куда принято голову поворачивать? Влево или вправо? Или зависит от того, как плаха стоит?
Этот вопрос показался вдруг невыразимо важным, куда важнее всех прочих вопросов, тем паче, что Тиссе их перестали задавать. Она сидела тихо-тихо, трогая шею, пытаясь понять, как именно принято рубить - высоко или низко? И не будет ли с ее стороны наглостью попросить, чтобы на плаху постелили ткань, черную, к примеру. Или неважно какую.
Ну ей просто очень не хотелось прикасаться к мокрому, пропитанному чужой кровью дереву.
Это ведь не сложно...