Наша светлость

Демина Карина

Настоящая кукла.

И куклу укладывают в кровать. Под пуховым одеялом - слегка пахнет плесенью - прохладно, но Урфин, разувшись, ложится рядом.

– Закрывай глаза.

– Я... убила... я преступница.

Он должен это понять и не пытаться спасти Тиссу. Это невозможно. Только Урфин понимать не желает.

– Ты - мой свет. Я без тебя заблужусь в темноте и снова стану чудовищем.

Он говорит это, губами касаясь губ. И это не поцелуй, но тоже хорошо.

Только засыпать Тисса не хочет. Она боится

снов.

Напрасно.

Во сне ее много света и синее-синее море. Там жарко, но в Ашшаре всегда лето...

Глава 28. Суд

– Свидетель, что вы можете сказать по делу?

– Ничего.

– Совсем ничего?

– Совсем ничего.

– Очень важное свидетельство!

Из протоколов судебных заседаний

Кривая башня - исконная вотчина лорда-палача. Каменные глыбы, которые держатся под собственным весом. Крохотные окна. Вечный сквозняк даже там, где окон нет.

Редкие камины.

И высокие ступеньки. Лестница липнет к стенам, подымается петля за петлей. В пустоте центра натянуты тросы. Подъемник поставили не так давно, и пользуются им мало. Здешние обитатели считают его ненадежным. Лестница - другое дело. Она одна и освещена скупо. Узка.

Такую удобно охранять. И люди Кормака уже успели занять позиции.

Люди Хендриксона не мешают. Но и не позволяют подняться выше третьего уровня. Путь вниз отрезан. Подъемник тоже будет проверяться. Остается лишь наверх, к гостевым комнатам, выше которых расположены покои лорда-палача.

У Кайя есть к нему вопросы, и от ответов зависит многое.

Хендриксон не удивлен визитом. Он не кланяется, но как-то кособочится, прижимая обе руки к правому подреберью. От него несет болезнью и гнилой плотью, запах ощутим и странно, что никто прежде не обратил на него внимания.

– Да, я болен, - признается он, указывая на кресло.
– Осталось уже недолго. Но полагаю, что поговорить вы пришли не об этом.

На столике у камина шеренга склянок. И Хендриксон привычно смешивает их содержимое в высоком алхимическом стакане.

– Я пришел выразить вам благодарность за помощь.

– Не стоит. Кайя, извините, но мое состояние позволяет мне говорить прямо. Я и так слишком долго откладывал разговор... неприятно, знаете ли, когда люди меняются. Дункан, Магнус и я некогда были довольно близки. Мы росли вместе. Учились вместе. Сами понимаете, насколько прочны такие связи.

Хендриксон опустился на сооружение из гнутых трубок, поверх которых была натянута парусина.

– Дункан был умен и старателен, что не осталось незамеченным. Его место... ждало его.

Так бывает. Есть люди, рожденные драться. Есть те, кто умеет обращаться с властью. И с теми, кто ею обладает. Ваш отец тоже был... одинок.

Не следовало вспоминать о нем сейчас.

– На него возлагали большие надежды. Возможно, непомерно большие. И он искренне пытался соответствовать. Дункан же стал для него и другом, и советником. Пожалуй, если бы сумел, он стал бы и воздухом, которым ваш отец дышит.

Сам Хендриксон дышал с трудом. Он повернулся на правый бок, неестественно вывернув руку.

– Естественно, он не собирался делиться влиянием. Полагаю, что во многом благодаря его заботам, ваш отец заключил брак с вашей матерью, хотя все должно было быть иначе... если вы понимаете.

– Понимаю.

Сейчас - более чем когда-либо раньше.

– Совет был тоже его идеей?

– Да, - Хендриксон поморщился, не то от боли, не то от этого разговора.
– Как и некоторые другие... ваши затруднения. Они ведь имеют место быть? Иначе, полагаю, вы бы уже избавились и от Совета, и от Дункана. Полагаю, он не способен вами командовать, но в то же время имеет рычаги давления. И девочка - один из них. Верно?

Что ж, стоит ли отрицать очевидное.

– Кайя, я занял эту должность по просьбе моего старого друга. Магнус клялся, что мои руки будут чисты настолько, насколько это вообще возможно. И могу сказать, что за все восемь лет мне не пришлось казнить человека, в чьей виновности я не был бы уверен. Но сейчас...

Хендриксон поворачивает рычаг, заставляя конструкцию сжиматься. И движение ее вновь причиняет боль.

– Дайте руку, - просьбу Кайя Хендриксон исполняет. Его боль имеет оттенок горечи, и ее не так и много, но больше, чем способен вынести человек.

Хендриксон не закрывается.

Странно, что за его дверью нет чудовищ. Скорее уж ожидание. Он не боится умереть, но желает оказаться по ту сторону мира. Его ждут. И встреча будет радостной. Если, конечно, Хендриксон сумеет остаться человеком. Он будет помогать. Не ради верности дому, но ради себя и той, которая спросит за совершенное зло.

– Я не думаю, что дело дойдет до казни, - Кайя вычищает боль до капли.
– Кормак устроит суд. Для этого все затевалось. Гийом - расходный материал. Он бы в любом случае умер и так, чтобы дать повод для обвинения. Приговора. И сделки.

– А вы пошли бы на сделку?

– Не знаю.

– Играйте по его правилам. Выиграть вы не сумеете. Не хватит опыта и подлости, - веки лорда-палача обрели прозрачность, и даже закрыв глаза, Хендриксон испытывал раздражающее воздействие света.
– Но сомнений в серьезности вашего... противостояния возникнуть не должно.

Хендриксон прав в том, что выиграть у лорда-канцлера на поле закона не выйдет.

Слишком мало места для маневра.