Наше дело — табак
Шрифт:
– Балласт нам не нужен. За борт - и все дела, - Гринев опять рубанул ладонью воздух.
– Нас самих, старичье, скоро за борт...
– Это точно.
– Гринев задумался, помолчал. Потом спросил: - А вот ты знаешь, какой проходной балл нынче в нашу высшую школу милиции?
– Не интересовался.
– Семь тысяч долларов. Скажи, не слышал.
– Слышал.
– Посмотри, вокруг начальника вышки кто крутится. Один Кавказ. Скоро нам та смена придет, которая за семь тысяч поступала. Ты думаешь, они такие деньги выкидывали
– Семь тысяч... Растут цены, -усмехнулся Ушаков.
– Это ж надо - семь тысяч баксов за поступление.
– покачал головой Гринев.
– Да по паре сотен за каждую сессию. И говорят, еще дешево. В Москве дороже... Василич, смотрю я на все это и жду...
– Чего?
– Когда проснусь.
– Гринев поправил свой новый классный галстук и спросил: - А помнишь, как он в депутаты рвался?
– Помню.
Начальник высшей школы год назад собирался в депутаты Госдумы, принародно заявляя, что надеется на то, что за него будут голосовать сотрудники милиции и их семьи. Те самые детишки, которым он проходной балл в семь тысяч баксов влепил.
Старый немецкий особняк с новым евроремонтом, принадлежавший начальнику высшей школы, но записанный на какого-то его дальнего непонятного родственника, гордо возвышался в центре города рядом с коттеджами табачных королей и по стати, отделке и, главное, цене не слишком им уступал. Знай наших!
– Кто только эту сволочь начальником школы держит?
– Гринев выматерился.
– Тот, кого он устраивает, - сказал Ушаков.
– Кругооборот денег в природе.
– Деньги, деньги... Тьфу... Чего дальше будет, если все так пойдет... Меня одно успокаивает.
– Что?
– Что жить недолго осталось. Через год-другой на пенсию. А опера долго не живут. Треть в ящик играют в течение двух лет после увольнения. Сдохну, и пускай другие это дерьмо хлебают!
– Ну, тебя занесло...
– А!..
– Гринев хлопнул ладонью по столу.
– Кстати, пока тебя в Германию носило, тут новости появились.
– Грохнули кого?
– Похоже на то.
– И кого?
– Корейца и Ломоносова. Гринев присвистнул и произнес:
– Шамиль. Вот паскудник. Как он Корейца, бедолагу, достал-то?
– А черт знает. Наверное, кто-то продал.
– Да наверняка.
– Гринев усмехнулся.
– А знаешь, из этой всей шушеры мне Корейца единственного жаль.
– В нем что-то человеческое было, - согласился начальник уголовного розыска.
– Обаятельный был, гад. Не то что Шамиль - тварь холоднокровная. Как крокодил. Лежит в тине и людей жрет, к воде подходящих. Я надеялся, Кореец первым успеет.
– Не успел...
Зазвонил телефон. Ушакову трубку брать не хотелось - это наверняка губоповцы, опять будут ныть, что нужно отметить в сводках
– Кто такой настырный?
– Начальник уголовного розыска взял трубку. Слушаю, Ушаков.
– Лев Васильевич?
– послышался чем-то знакомый сипящий голос. Говорить, похоже, собеседнику было трудновато.
– Он самый.
– Это Ан. Вы мне можете уделить несколько минут?
– Кореец, - удивленно произнес Ушаков. Теперь он узнал этот голос. Он действительно принадлежал Александру Ану.
– Нам надо встретиться.
– Кореец закашлялся.
– Вам это нужнее, чем мне...
– Подожди, дай подумать...
Глава 7 МЕНТЫ И БАНДИТЫ
Кореец очнулся, ощущая, как с трудом его душа возвращается в истерзанное тело.
Голова гудела. Тошнило. Казалось, он никогда не сможет заставить это вдруг ставшее чужим тело сделать хоть что-то. Но он сумел усилием воли разбить сковавшую его ледяную глыбу.
Он лежал в скрюченной позе в "хавире". Во рту был какой-то кислый противный вкус. Все вокруг было поломано.
– Ox, - простонал он, пытаясь подняться.
Не получилось. Черный водоворот начал засасывать его. Кореец собрал волю в кулак. На этот раз ему удалось приподняться на руках. Он уселся на полу, прислонился спиной к холодной стене, с которой обвалилась штукатурка и проступил кирпич.
Взрывная волна переломила крышку стола пополам, но стол спас Корейца.
В помещении было темно. В окно заглядывала будто обрезанная посредине луна, но она не могла разогнать мрака.
Кореец ощупал грудь - то место, куда врезала отлетевшая часть крышки стола, - но переломов, похоже, не было. С трудом достал зажигалку, щелкнул ею, извлекая колеблющийся язычок пламени. Слабого света хватило, чтобы в углу комнаты высветилась темная масса.
– Эх, Ломоносов, - прошептал Кореец, попытался встать на ноги, но не смог. Подполз. Ощупал тело своего ближайшего помощника и друга, уже сведенное трупным окоченением. Значит, без сознания Кореец пробыл долго.
– Вот черт, - прошептал он.
Ломоносов мертв. Кореец, в отличие от многих своих коллег и конкурентов, имел слабость привязываться к людям, с которыми прошел огонь и воду, никогда не предавал их, по возможности прощал им слабости. А с Ломоносовым они воевали бок о бок с того первого дня, когда решили брать под контроль первые группы перегонщиков машин.
– Суки, - едва слышно прошептал Кореец.
– Ответите. За все...
Самое удивительное, что в этой свалке в боковом кармане ветровки уцелел сотовый телефон. Пластик на крошечной синей коробочке дал трещину, но при нажатии кнопки матово-зеленым загорелось табло, по нему поползли цифры.
Собираясь с остатками сил, сидя на полу, прижавшись спиной к стене. Кореец прокашлялся. Потом нащелкал номер и прохрипел:
– Кунак.
– Слушаю, шеф.
– Тревога. Ломоносова завалили.