Наше преступление
Шрифт:
– А для чего ж мне с ими?..
– Других вы никого не видали? Ларионова, Горшкова?
– Других никого не видал, – солгал Демин, потому что Рыжов и Ларионов угощали его водкой и просили не выдавать их.
– Хорошо. Вот подсудимые уехали, а вы один остались. Они вам сказали, кого убили?
– Нету, не сказали.
– А как же вы узнали?
– Как они, значит, уехадши, я сычас же побежал в гору к забитому.
– Ну?
– Думаю, не собака ведь и, может, знакомый кто. Подошел к ему; ён лежит, харпи-ит и лицо все черное. Я зажег «серинку»
– Подсудимые Лобов и Степанов, не желаете ли дать объяснения по поводу показаний свидетеля Демина? Гнались вы за ним или нет?
Сашка и Лобов встали, за ними нерешительно поднялся и Горшков, но тотчас же опять сел.
Парни недоуменно переглянулись.
– Мы не гнались... – ответили они. – Мы его и не видали...
– Не видали! – с негодованием подхватил Демин и глаза его блеснули. – А сколько этой самой земли я съел и на голову посыпал! не видали...кабы не заставляли... сам бы ел, што ли?
И Демин непроизвольным движением схватился за голову и водил рукой по волосам.
В зале смеялись.
– Да помолчите! – добродушно-ворчливо прикрикнул председательствующий на Демина, подавляя усмешку.
Лобов что-то пробормотал в ответ Демину, но председательствующий, вообще обращавшийся с подсудимыми так же любовно-бережно, как иной собиратель-маньяк обращается с драгоценной хрупкой посудой, тотчас же с заметной поспешностью пригласил его сесть на место.
Сделал это он так поспешно, потому что боялся, как бы подсудимый по своей неопытности каким-нибудь неосторожным словом не напортил себе и товарищам в глазах присяжных.
Допрашивать свидетеля было предоставлено товарищу прокурора.
– Не слышали ли вы о ссоре из-за земли между потерпевшим Кирильевым и подсудимым Александром Степановым?
– Слыхать слыхал. Это кого ни спроси, всяк подтвердит, что Сашка за то и убил Ивана Тимофеева.
– Вы это сами лично от Степанова слышали, что он грозился отомстить Кирильеву за землю?
– Нет, сам от его не слыхал.
Адвокат взвесил, что этот невзрачный на вид свидетель напортил подсудимым в глазах присяжных и судей больше, чем все остальные вместе. Предвидя это, он еще раньше, допрашивая Леонтия, хотел выставить Демина дурачком, но Леонтий скоро спохватился, и подвох адвоката сорвался. Теперь адвокат видел, что Демина нарядить в дурацкий колпак ни в коем случае не удастся, но с обычной своей самоуверенностью решил ослабить впечатление от его показаний.
Когда председательствующий жестом предложил адвокату заняться допросом, тот встал и даже продвинулся из-за своего столика поближе к Демину.
– Скажите, свидетель, когда на вас, по вашим словам – набежали Степанов и Лобов, один с топором, другой с камнем, схватили за горло и грозились убить, темно было? – спросил он.
– Темно.
– Очень?
– Да так, што хошь глаза коли.
– А кажется, у вас один глаз уколот. Какой?
Демин покраснел, смешался и инстинктивно схватился рукой за попорченный правый глаз.
– Маленько есть... попорчен, – сознался он.
– И давно попорчен?
– Давно уж... еще с измальства.
Кто-то со скамей присяжных шопотом протянул: «А ловко!». Что-то как будто непристойное для суда, что-то шутовское почуялось в выходке адвоката, зато эта выходка снова связала надорванную было показаниями Демина нить симпатии между присяжными и защитником.
Демин показался всем смешным и жалким.
– Ну вот, а вы утверждаете, – после небольшой паузы, с серьезным видом заметил адвокат, – что хорошо рассмотрели Степанова и Лобова.
Выходка адвоката задела Демина за живое.
«Што ён сам деле надсмехается? отвернуть, аль не отвернуть?» – с опаской промелькнуло в его голове. Не успев еще решить, он уже ответил:
– Зато у меня один глаз видит так, как дай Бог каждому двумя раскосыми!
Удар был неожидан и так меток, что нельзя было не понять, на кого он был направлен.
Адвокат был заметно раскос. Зал заколыхался от сдержанного смеха. Демин в первый момент немного вструхнул, но, заметив всеобщее одобрение, сам усмехнулся.
Восстановленная было нить между присяжными и бойким адвокатом опять порвалась. Демин точно ножом ее обрезал. Чашка весов теперь склонилась не в сторону самоуверенного блестящего адвоката, и он был смешон не меньше, чем минутой раньше свидетель-урод.
Адвокат покраснел, поспешно направился к своему месту и, пробормотав в сторону председательствующего, что «больше ничего не имеет», опустился на свой стул и стал поспешно делать заметки.
В зале было душно и смрадно. Лампы по стенам, с шарообразными, наполовину матовыми колпаками, чуть не гасли; свечи на столе теплились маленькими красными язычками, и лица судей казались окутанными туманом. Все устали. Председательствующий объявил перерыв. Зал был очищен от публики и служители в форменных кафтанах открыли все двери и форточки.
Чистая публика толпилась в двух передних комнатах; мужики – на лестнице, на подъезде и на площади. Тут Демин был триумфатором дня.
– Ванька-то, как подуса на крючок, подсек абваката. Так хвостом и завертел, не пондравилось... – слышалось в серой толпе.
– Молодец Ванька, а то ён, братцы мои, никому слова не дает сказать, так и наскакивает, так и наскакивает...
– Вот и наскочил.
– Чего искал, то и получил.
– Гром-то не из тучи...
Подсудимые во время перерыва несколько раз под конвоем выходили на лестницу. Знакомые мужики сторонились их, но сердобольные бабы с сочувствием относились к «несчастненьким».
– Небось, тяжко вам в остроге так-то сидеть? – допрашивали они их на ходу.
– Чего тяжко? – развязно отвечали убийцы. – Каку жисть себе нажили, сиди да песни пой!