Наши уже не придут 5
Шрифт:
Он убивал разными способами солдат и офицеров Регуларес: устроил взрыв с десятками жертв в казарме в Гранаде, взорвал одного генерала с семьёй, заживо сжёг десяток солдат в сельском амбаре, а когда посчитал, что с Регуларес достаточно, переключился на Франко и его окружение. Сам каудильо был оставлен им на десерт — говорят, что он выслеживал его почти полгода и точно подобрал момент.
И всё это время в подвале съёмного дома томились четверо убийц. Он жестоко измывался над ними, прямо жутко, а затем пристрелил.
Всё это
В кинофабрику «Савецкая Беларусь» уже поступил приказ от Сталина — снять фильм по уже готовому сценарию Бориса Чирскова. В основу сценария положена эта трагическая история, только вместо Конотопцева будет бывший солдат республиканской армии, пытавшийся жить мирно. Режиссёром выбрали Юрия Тарича, снявшего серию фильмов в рамках программы коренизации, по белорусскому фольклору, но также отметившемуся и в Средней Азии, и в Китае — помогал ставить национальные киношколы.
Сталин его очень ценит, о чём прекрасно знают на кинофабрике, поэтому режиссёр у нового фильма мог быть только один…
Контроля над «американцем» у Центра нет, он вообще разовый агент для деликатных задач — таких много, поэтому то, что он сделал, стало большим и неприятным сюрпризом для Эйтингтона и Немирова.
Эти убийства изменили очень многое. Конотопцев — это своеобразный талант, который должен был бесследно сгинуть на чужбине, но ему дали шанс. Очень хороший снайпер, с соответствующим мышлением, полноценно реализовал себя, а затем слетел с катушек на почве потери.
Гибель Франко привела к тяжёлому и длительному политическому кризису в Испании: генералы начали ссориться с фалангистами, что привело к серии политических убийств и таинственных похищений…
Когда Аркадий уезжал в «турне», был достигнут некий компромисс — к верховной власти в стране должна была прийти всех устраивающая хунта из генерала Гонсало Кейпо де Льяно, генерала Агустина Муньоса Грандеса и видного фалангиста Луиса Карреро Бланко. По поводу последнего Немиров недоумевал — он был правой рукой Франко и должен был быть убит «американцем» в числе прочих.
— Всё уже не так неопределённо, как раньше, — ответил Сталин.
— Власть хунты признали? — спросил Аркадий.
— Да, — подтвердил Иосиф Виссарионович. — Не без участия Гитлера и Муссолини, конечно же. И что-то мне подсказывает, что скоро к «Оси» присоединится ещё несколько стран…
— Даже не сомневаюсь, — кивнул Немиров.
— Против нас будет сражаться большая часть Европы, — произнёс Сталин. — Это будет очень нелегко…
— Мы готовы и не к такому, — ответил на это Аркадий.
Глава двадцать девятая
Против
*15 июня 1940 года*
— … и полноценные законы
Верховный Совет СССР, собранный в полном составе, слушал его предельно внимательно, пристально следя за каждым его движением.
Уверенность — вот что сейчас нужно всем этим людям. Лидер, который скажет, что «всё решаемо, ничего страшного не происходит, а мы сейчас посидим, покумекаем и со всем разберёмся»…
Сталин — это, как раз, такой человек. Он спокоен, но его спокойствие другого рода, не как у Немирова. Спокойствие Немирова людей больше пугает, чем обнадёживает — возможно, внешность не та, а возможно, он излучает ауру боевого офицера, который видит в окружающих солдат, которыми, если потребуется, он без раздумий пожертвует, ради выполнения поставленных задач. Для красноармейцев этого вполне достаточно, а вот для гражданских…
У Сталина же спокойствие властное, непоколебимое, словно глыба гранита, пережившая сотни бурь и ураганов. Это не холодное равнодушие и не безразличие, а твёрдость человека, уверенного в своей правоте и в том, что он держит ситуацию под контролем.
Он не даёт эмоциям взять верх, не поднимает голос без необходимости, но его слово — закон, а тон — безапелляционен. Его спокойствие не успокаивает в привычном смысле, но даёт ощущение неизбежности решений, которые будут приняты. С ним люди понимают: да, ситуация сложная, но есть тщательно продуманный план, и он будет выполнен, несмотря ни на что.
— Мы с товарищем Немировым, согласно этому закону, принимаем всю полноту власти, — провозгласил Иосиф Виссарионович, и добавил. — Наши чрезвычайные полномочия закончатся вместе с этой войной.
Аркадий излучал внешнее спокойствие, но внутри у него была смесь напряжения и озорной радости. Эта радость имела характер ребячества — наконец-то он сможет единолично распоряжаться проектами и никто больше не сунет нос в его дела.
А война…
Война началась в три часа тридцать минут по берлинскому времени — оно совпадает с варшавским временем и это имело особое значение для успеха наступления на теперь уже западном фронте, в который превратилась западная граница.
Немцы начали с массированного авиаудара, о начале которого войска были оповещены за два часа — взлёт такой массы металла в небеса просто не мог быть пропущен сетью РЛС.
Радары последние два месяца находились в режиме боевой тревоги, так как за это время немцы перебросили в Румынию и Венгрию значительные количества войск. Свыше полутора миллионов солдат Вермахта, с техникой и снаряжением, заняли на всё это время всю железнодорожную сеть трёх стран и уложились в полтора месяца. Это своеобразный рекорд — никто доселе так не делал.
Берлин объявил, что это военные учения «Коллективная безопасность», но дураков, чтобы поверить в такое, в руководстве СССР не нашлось. Это значило только одно — войну.