Наши за границей
Шрифт:
— Нтъ, монсье, за кушанье меньше. Тутъ въ тридцати восьми маркахъ пять марокъ за комнату, дв марки за сервизъ…
— Какъ, и за сервизъ у васъ берутъ.
— Везд берутъ.
— Глаша! Смотри-ка, за сервизъ, на которомъ мы ли, взяли. Ну, нмцы!
— Это значитъ-за прислугу, — пояснилъ швейцаръ и продолжалъ:- Четыре марки за меня, что я вчера вечеромъ вашимъ проводникомъ былъ, это значитъ одиннадцать марокъ, марку за свчи, марку за лишнюю кровать для вашей супруга…
— Какъ за лишнюю? Да разв моя супруга лишняя? Глаша! Слышишь?
— Позвольте, господинъ, позвольте. Комната считается всегда съ одной кроватью, а ежели вторая кровать, то и лишняя марка. И такъ, вотъ вамъ тринадцать марокъ! Да за омнибусъ со станціи и на станцію четыре марки — семнадцать, стало быть, за супэ всего двадцать одинъ маркъ, — сосчиталъ швейцаръ.
— Фю-ф-фю! — просвисталъ Николай Ивановичъ. — Тридцать восемь полтинъ за одну ночь. Глаша! Вдь этакъ тысячи-то рублей далеко не хватитъ, на которую мы хотли въ Парижъ выставку създить и обратно домой пріхать.
— Да ужъ разсчитывайся, разсчитывайся! Чего тутъ торговаться-то! Все равно не уступятъ. Самъ меня торопилъ, а теперь бобы разводишь, — сказала Глафира Семеновна.
— Дай поругаться-то за свои деньги. Ахъ, вы грабители, грабители! А еще говорятъ, что нмецкая жизнь дешовая. Нтъ, врно, вы объ вашей «экономи»-то только для себя толкуете. Разбойники вы, Францъ. Ну, на, получай тридцать восемь полтинъ и вези на желзную дорогу.
Николай Ивановичъ звякнулъ по столу золотыми монетами.
— Шесть марокъ вы еще мн на чай общали, ваше превосходительство, такъ прикажете тоже получить? — замтилъ швейцаръ.
— За что? Вдь самъ-же ты говоришь, что за тебя четыре марки въ счетъ поставлено.
— Четыре марки нашъ готель поставилъ, а вы мн общали, чтобъ я васъ въ поздъ посадилъ, чтобъ вамъ не перепутаться. Сначала вы три общали, а потомъ опять три.
Николай Ивановичъ вздохнулъ.
— Ну, получай, — сказалъ онъ. — А только, Бога ради, посади насъ въ такой поздъ, чтобъ ужъ намъ не путаться и прямо въ Парижъ хать безъ пересадки.
— Такого позда нтъ, монсье. Въ Кёльн вамъ все-таки придется пересаживаться въ французскіе вагоны. Въ Кельнъ вы прідете вечеромъ, два часа будете сидть на станціи.
— Ну, значитъ, пиши пропало. Опять перепутаемся! — иронически поклонился Николай Ивановичъ. — Глаша! Слышишь? Въ какомъ-то Кельн придется еще пересаживаться.
— Въ французскіе вагоны, такъ ничего. По-французски я могу разговаривать, французскихъ словъ я больше знаю, чмъ нмецкихъ. Да, кром того, у меня въ саквояж французскій словарь есть, — сказала Глафира Семеновна.
Въ половин восьмого часа утра супруги поднимались по лстниц въ желзнодорожный вокзалъ на Фридрихсштрассе. Швейцаръ сопровождалъ ихъ.
— Да тутъ-ли, Францъ, туда-ли ты насъ ведешь? — сомнвался Николай Ивановичъ. — Это, кажется, та-же самая дорога, по которой мы сюда пріхали. Смотри, какъ-бы не перепутаться. Вдь намъ нужно въ Парижъ, въ Парижъ.
—
Николай Ивановичъ толкнулъ жену въ бокъ и прошепталъ:
— Глаша! Слышишь, что онъ говоритъ? Кажется, онъ вретъ.
— Съ какой стати врать-то?
— Просто на смхъ путаетъ. Ну, смотри: тотъ-же самый вокзалъ, та-же самая мняльная будка, т-же желзнодорожныя рожи, что и вчера. Я просто боюсь хать. Вдругъ какъ опять въ Кенигсбергъ покатишь!! Херъ Францъ! ты не шути. Меня проведешь. Это тотъ самый вокзалъ, къ которому мы вчера изъ Кенигсберга пріхали! — возвысилъ голосъ Николай Ивановичъ.
— Да, да, господинъ, но въ Берлин можно съ одного и того-же вокзала въ какой угодно городъ хать. Здсь дороги кругомъ, вокругъ весь Берлинъ… Сюда вс поздъ приходятъ и вс поздъ отходятъ. Въ 7 часовъ 53 минутъ вы сядете въ поздъ на Кельнъ.
— Да врно-ли? — опять спросилъ Николай Ивановичъ.
— Ахъ, Боже мой! Да зачмъ-же мн врать? — пожалъ плечами швейцаръ.
— Что-то ужъ очень странное ты говоришь. Побожись, что не врешь.
— Ахъ, какой вы, господинъ! Да врьте-же мн, вдь каждый день гостей изъ гостинницы отправляю.
— Нтъ, ты все-таки побожись.
— Ну, вотъ ей-Богу… А только напрасно вы безпокоитесь! У васъ французскія деньги есть-ли на расходъ? Ночью вы передете нмецкую границу, и вамъ сейчасъ французскія деньги понадобятся. Вотъ здсь у еврея вы можете размнять на франки, — указалъ швейцаръ на мняльную лавку.
— Нужно, нужно. Русскую сторублевую бумажку здсь размняютъ?
— Конечно, размняютъ. Давайте. А то въ Кельн, такъ какъ вы не понимаете по-нмецки, васъ жиды надуть могутъ. А ужъ меня не надуютъ. Я сейчасъ для васъ и счетъ съ фирма спрошу.
Николай Ивановичъ далъ деньги. Швейцаръ подошелъ къ мняльной будк и вернулся съ французскими золотыми и серебряными монетами и со счетомъ. Николай Ивановичъ взглянулъ въ счетъ проговорилъ:
— По тридцати девяти копекъ французскіе-то четвертаки купили! Ловко! Вотъ грабежъ-то! Вычистятъ намъ полушубокъ заграницей, ой, ой, какъ вычистятъ! — покрутилъ головой Николай Ивановичъ и прибавилъ:- ну, да ужъ только-бы благополучно до Парижа-то дохать, нигд не путаясь.
Успокоился, впрочемъ, онъ только тогда, когда ему подали квитанцію за сданный багажъ и въ этой квитанціи онъ прочелъ слово «Paris». Квитанцію эту онъ тотчасъ-же показалъ жен и сказалъ:
— Ну, слава Богу, багажъ до Парижа взяли, стало быть, и намъ по этой-же дорог до Парижа дохать можно. Фу, какъ гора съ плечъ! — вздыхалъ онъ, наталкиваясь на снующихъ по платформ пассажировъ, ожидающихъ своихъ поздовъ.
А позда такъ и подбгали къ платформ и справа, и слва, останавливались на минуту, выпускали однихъ пассажировъ, принимали другихъ и мчались дале. Позда подкатывали къ платформ одинъ за другимъ.