Наши за границей
Шрифт:
— Кескесе? Ужъ не отмнили-ли представленіе, — обратился онъ къ жен.
— Да почемъ-же я знаю! — отвчала Глафира Семеновна.
— Такъ спроси у городового.
— Какъ я спрошу, если я по-французски театральныхъ словъ не знаю. Впрочемъ, около театра толпится публика, — стало быть, не отмнили.
— A можетъ быть, она и зря толпится. Вдь вотъ мы толпимся, ничего не зная.
Входныхъ дверей было три. Николай Ивановичъ подошелъ къ другой двери, попробовалъ ее отворить и сталъ стучать кулакомъ. Изъ-за дверей послышался мужской голосъ.
— Qu'est-ce que vous faites l`a? Ne faites pas de b^etises.
— Ferm'e, monsieur, ferm'e…-
— Знаю, что фермэ, да пуркуа фермэ?
— On ouvre toujours `a huit heures et quart. Il faut attendre… — отвчалъ городовой.
— Въ восемь съ четвертью отворяютъ, — перевела Глафира Семеновна.
— Какъ въ восемь съ четвертью?! На афиш сказано, что представленіе въ восемь часовъ, a отворяютъ въ восемь съ четвертью! Мудрено что-то.
— Городовой говоритъ. Я съ его словъ теб отвчаю. Но странное дло, что y подъзда жандармовъ нтъ и всего только одинъ городовой стоитъ.
Пришлось дожидаться на улиц, что было очень непріятно, такъ какъ пошелъ дождь, a Глафира Семеновна была въ нарядномъ шелковомъ плать, въ свтлыхъ перчаткахъ, въ хорошей ажурной шляпк съ цвтами. Николай Ивановичъ раскрылъ надъ ней зонтикъ и бранился.
— Вотъ безобразіе-то! Пріхали за четверть часа до представленія, a еще и въ театръ не пускаютъ, — говорилъ онъ и прибавилъ:- Да нтъ-ли тутъ какого-нибудь другого подъзда? Можетъ быть, это подъздъ для галлереи, для дешевыхъ мстъ? Глаша, ты-бы спросила у городового.
— Пе тетръ иль я энъ отръ портъ? — обратилась Глафира Семеновна къ городовому, но получила отрицательный отвтъ и передала объ этомъ мужу.
— Странно, что даже на извозчикахъ никто не подъзжаетъ, — продолжалъ удивляться Николай Ивановичъ.
Публика, являющаяся пшкомъ и подъ зонтиками, все прибывала и прибывала. Мужчины являлись съ засученными снизу у щиколокъ ногъ брюками. Т, которые явились къ театру до дождя, принялись также засучивать брюки. Вс старались стать подъ небольшой навсъ подъзда, а потому тснота усиливалась.
— Береги брилліантовую брошку, Глаша, а то какъ-бы не слизнули, — замтилъ жен Николай Ивановичъ.
Стоящій около него пожилой человкъ въ черной поярковой шляп и съ маленькими бакенбардами петербургскихъ чиновниковъ улыбнулся на эти слови и проговорилъ по-русски:
— Посовтуйте также вашей супруг и карманы беречь. Здсь въ Париж множество карманниковъ.
— Батюшки! Вы русскій? — радостно воскликнулъ Николай Ивановичъ. — Очень пріятно, очень пріятно. Глаша, русскій… Представьте, у меня даже сердце чуяло, что вы русскій.
— Можетъ быть, потому что курю русскую папиросу фабрики Богданова съ изображеніемъ орла на мундштук? — спросилъ бакенбардистъ, показывая папиросу.
— Да нтъ-же, нтъ… Я не только что орла, я даже и папиросы-то у васъ не замтилъ. Просто лицо ваше мн почему-то показалось русскимъ. Знаете… эдакій обликъ… Позвольте отрекомендоваться. Николай Ивановъ
И Николай Ивановичъ, схвативъ бакенбардиста за руку, радостно потрясъ ее. Тотъ въ свою очередь отрекомендовался.
— Коллежскій совтникъ Сергй Степановичъ Передрягинъ, — произнесъ онъ.
— Вотъ, вотъ… Лицо-то мн ваше именно и показалось коллежскимъ. Знаете, такой видъ основательный и солидный. Вдь здсь французы — что! Мелочь, народъ безъ всякой солидности. А ужъ порядки нихъ, такъ это чортъ знаетъ, что такое! Вотъ хоть то, что въ восемь часовъ назначено представленіе въ театр, а еще театръ не отворенъ и даже подъздъ не освщенъ, хотя теперь уже безъ пяти минутъ восемь.
— Да, да!.. Это у нихъ везд такъ. Такой обычай, что отворяютъ только передъ самымъ началомъ представленія. Газъ берегутъ, — отвчалъ бакенбардистъ.
— Да вдь ужъ теперь передъ самымъ представленіемъ и есть! Скоро восемь.
— Объявляютъ въ восемь, а начинаютъ около половины девятаго.
— Какъ! Еще полчаса ждать? Да вдь у меня жена вся промокнетъ. Она, вонъ во все лучшее вырядилась.
— Напрасно. Здсь въ театрахъ не щеголяютъ нарядами. Чмъ проще, тмъ лучше.
— Такъ гд-же щеголяютъ-то?
— Да какъ вамъ сказать… Ну, на скачкахъ… Пожалуй, и въ театр, но только въ театр Большой Оперы.
Въ это время блеснулъ яркій свтъ и освтились электрическіе фонари у подъзда.
— Ну, слава Богу… — проговорилъ Николай Ивановичъ. — Пожалуй, скоро и въ театръ впустятъ.
— Да, теперь минутъ черезъ десять впустятъ. Здсь нужно прізжать непремнно къ самому началу, даже еще нсколько минутъ опоздать противъ назначеннаго часа — вотъ тогда будетъ въ самый разъ. Я ужъ это испыталъ. Но сегодня обдалъ въ ресторан на выставк, ршилъ въ театръ прогуляться пшкомъ, времени не разсчиталъ — и вотъ пришлось дожидаться, — разсказывалъ бакенбардистъ.
Наконецъ двери отворились, и публика хлынулъ въ подъздъ.
— Вы гд сидите? — спрашивалъ Николай Ивановичъ бакенбардиста.
— Въ креслахъ балкона.
— Ахъ, какая жалость, что не вмст! А мы въ креслахъ внизу. Землякъ! Землякъ! Хоть бы намъ поужинать сегодня какъ-нибудь вмст. Нельзя-ли въ фойэ увидаться, чтобы какъ-нибудь сговориться?
— Хорошо, хорошо.
Бакенбардистъ сталъ подниматься на лстницу.
XLIX
Дв дамы среднихъ лтъ, сильно набленныя и нарумяненныя, затянутыя въ корсетъ и облеченныя въ черныя шерстяныя платья съ цвтными бантами на груди и въ блые чепцы, какъ-то особенно присдая, бросились на супруговъ, когда они вошли въ театральный корридоръ, и стали снимать съ нихъ верхнее платье. Одна дама забжала сзади Николая Ивановича и схватила его за воротникъ и за рукавъ пальто, другая принялась за Глафиру Семеновну. Сдлано это было такъ быстро и неожиданно, что Николай Ивановичъ воскликнулъ: