Наши за границей
Шрифт:
— Дйствительно, безпорядокъ, — отвчалъ Николай Ивановичъ, замахиваясь на убгающаго мальчишку зонтикомъ. — И вдь что обидно: не можешь даже обругать его, мерзавца, не зная по-французски ругательныхъ словъ. Глаша! — обратился онъ къ жен. — Ты-бы мн хоть три-четыре ругательныхъ слова по-французски сказала, чтобъ я могъ выругаться при случа.
— Какъ я скажу, ежели я сама не знаю… Насъ ругательнымъ словамъ въ пансіон не учили. У насъ пансіонъ былъ такой, что даже дв генеральскія дочки учились. Все было на деликатной ног, такъ какъ-же тутъ ругательствамъ-то учить!
— Да,
— Не знаю.
— А подлецъ?
— Тоже не знаю. Говорю теб, что все было на деликатной ног.
— По-русски его ругать — никакого толку не будетъ, потому онъ все равно не пойметъ, — разсуждалъ Николай Ивановичъ. — Ты не знаешь, какъ и дубина по-французски?
— Не знаю. Дерево — арбръ, а какъ дубина — не знаю. Да отругивайся покуда словами; кошонъ и лянь, что значитъ оселъ и свинья.
— Что эдакому оболтусу, который тебя толкнулъ, свинья и оселъ? Надо какъ-нибудь похлеще его обремизить, чтобы чувствовалъ.
— Да вдь это покуда. Ну, а насчетъ хлесткихъ словъ я дома въ словар справлюсь. Кошонъ — очень дйствительное слово.
Случай обругать сейчасъ-же и представился. Изъ-за угла выскочилъ блузникъ съ корзиной, наполненной рыбой. Съ крикомъ: «il arrive, il arrive l'marquereau!» онъ наткнулся на Николая Инавовича и хотя тотчасъ-же извинился, сказавъ «pardon, monsieur», но Николай Ивановичъ все-таки послалъ ему въ догонку слово «кошонъ». Услыхавъ это слово, блузникъ издалека иронически крикнулъ ему:
— Merci, monsieur, pour l'amabilit'e.
— Не унялся, подлецъ? — грозно обернулся Николай Ивановичъ къ блузнику и спросилъ жену, что такое сказалъ блузникъ.
— За любезность тебя благодаритъ, — отвчала Глафира Семеновна.
— За какую любезность?
— А вотъ, что ты его кошономъ назвалъ. Учтивости тебя учитъ. Онъ тебя хоть и толкнулъ, но извинился, а ты ему все-таки: «кошонъ».
— Ахъ, онъ подлецъ!
Николай Ивановичъ обернулся къ блузнику и издали погрозилъ ему кулакомъ. Блузникъ улыбнулся и въ свою очередь погрозилъ Николаю Ивановичу кулакомъ.
— Скажите на милость, еще сметъ въ отвтъ кулакомъ грозиться! — воскликнулъ Николай Ивановичъ и хотлъ броситься къ блузнику, но Глафира Семеновна удержала его за рукавъ.
— Оставь… Ну, что затвать скандалъ!.. Брось. Вдь можетъ выйти драка. Плюнь… — сказала она.
Супруги выходили на площадь Большой Оперы.
LIV
На площади Большой Оперы супруговъ осадили со всхъ сторонъ барышники, предлагающіе билеты на вечерній оперный спектакль. Барышники осаждали супруговъ даже и тогда, когда эти послдніе подошли къ городовому и стали его разспрашивать, какъ пройти въ Луврскій магазинъ, — и городовой нисколько не препятствовалъ этой осад, что несказанно удивило ихъ.
— Смотри: стало-быть здсь дозволено барышничать театральными билетами, — замтила Глафира Семеновна мужу. — Вдь прямо въ глазахъ городового предлагаютъ, даже около него — и городовой хоть-бы что!
Городовой очень любезно указалъ дорогу въ Луврскій магазинъ, и супруги опять отправились. Но тутъ
— Благодарю за учтивость!
Глафира Семеновна поняла въ чемъ дло и тотчасъ-же сообщила объ этомъ мужу.
— Дуракъ, совсмъ дуракъ. За что-же тутъ благодарить, коли онъ для того и поставленъ, чтобъ указывать дорогу, — отвчалъ Николай Ивановичъ.
— Нтъ, ужъ, должно быть, здсь такой щепетильный народъ, что все на тонкой деликатности.
— Хороша тонкая деликатность, коли со всхъ сторонъ тебя на улицахъ толкаютъ, извозчики на твои вопросы ничего не отвчаютъ, а только отвертываются, ежели заняты или не хотятъ хать, торговцы всякую дрянь въ носъ суютъ. Давеча вонъ одинъ приказчикъ чуть не въ носъ ткнулъ мн резиновыми калошами, предлагая ихъ купить, да еще ударилъ подошву о подошву передъ самымъ лицомъ. Нтъ, на нашихъ рыночныхъ приказчиковъ-то, хватающихъ покупателей за рукава, только слава, а въ сущности здсь еще хуже.
Разспрашивая дорогу, супруги добрались наконецъ до Луврскаго магазина и вошли въ одну изъ распахнутыхъ широкихъ дверей его. Уже на подъзд ихъ поразила толпа покупателей, остановившихся около сдланной въ дверяхъ выставки товаровъ съ крупной вывской надъ выставкой «occasion», то-есть-по случаю. Мужчины и дамы рылись въ набросанномъ безъ системы товар, состоящемъ изъ лентъ, косыночекъ, кружевъ, платочковъ и читали нашпиленныя на нихъ цны. Приказчикъ съ карандашомъ за ухомъ только наблюдалъ за роющейся публикой и ежеминутно выкрикивалъ по-французски:
— Цны написаны… Выбирайте сами!.. Цны ршительныя!..
Пришлось протискаться сквозь толпу.
Въ самомъ магазин было также тсно. Въ нсколькихъ мстахъ высились вывски, гласящія касса № 1-й, касса № 2-й и такъ дале. Товары были выложены на прилавкахъ, громадными штабелями стояли на полу, лежали на этажеркахъ, висли на стнахъ. И чего, чего тутъ не было! Куски всевозможныхъ матерій, цлые ворохи перчатокъ, женскихъ корсетовъ, готоваго платья, лентъ, обуви. Около всего этого толпились покупатели. Дамы, разумется, преобладали. Приказчики и приказчицы, облеченные исключительно во все черное, съ неизмннымъ карандашомъ за ухомъ, еле успвали отвчать на вопросы. Одинъ приказчикъ продавалъ сразу двумъ-тремъ покупателямъ. Не взирая на громадное помщеніе, было жарко, душно; воздухъ былъ спертъ.
— Эка махина магазинъ-то! — невольно вырвалось у Николая Ивановича, когда супруги прошли два десятка шаговъ.
— Я читала въ описаніи, что здсь больше тысячи приказчиковъ и приказчицъ, — отвчала Глафира Семеновна, у которой глаза такъ и разбгались по выставленнымъ товарамъ.
— Ну, покупай, что теб требуется. За поднятіе на Эйфелеву башню теб ассигновано на покупки четыреста французскихъ четвертаковъ.
— Пятьсотъ-же вдь ты ассигновалъ. Ну, скажите на милость, вотъ ужъ утягивать начинаетъ. Пятьсотъ, пятьсотъ. Я очень хорошо помню, что пятьсотъ. Даже еще шестьсотъ.