Наши за границей
Шрифт:
— Пивка, что-ли, хватимъ? — спрашивалъ Николай Ивановичъ земляка.
— Зачмъ пивка? Въ Париж надо пить красное вино, — далъ отвтъ землякъ и приказалъ подать бутылку вина.
Они чокнулись. Зашелъ разговоръ, гд сегодня обдать, гд провести вечеръ.
— Вечеромъ-то-бы въ какое-нибудь этакое заведеньице попикантне, позанятне, позабористе, въ какой-нибудь кафе-шантанчикъ эдакій, гд разныя канашки черноглазыя поютъ, — съ улыбочкой и подмигнувъ глазомъ сказалъ Николай Ивановичъ. — Вдь, врно, есть такія заведенія.
— Какъ не быть! Такихъ заведеній много, но съ женой-то вамъ
— Такъ-то оно такъ, но жена моя баба походная.
— Какая-бы походная ни была, а все ужъ не дозволитъ вамъ развернуться съ какими-нибудь черноглазыми канашками, какъ вы выражаетесь.
— Это ужъ само собой.
— А въ Парижъ-то вдь только и прізжаютъ за этимъ. При жен вы, какъ тамъ хотите, все въ род какъ-бы на служб, все въ род какъ-бы въ подчиненіи, а безъ нея-то у васъ душа-бы раздалась. Погуляли-бы въ волю.
— Врно, врно.
— И угораздило это васъ, батенька, въ Тулу съ своимъ самоваромъ пріхать! — продолжалъ землякъ.
— Какъ такъ? То-есть это вы про что? — недоумвалъ Николай Ивановичъ.
— Какъ въ Тулу съ своимъ самоваромъ не здятъ, потому что тамъ ихъ много, такъ и въ Парижъ съ своей бабой не здятъ, потому что бабъ здсь не оберешься.
— Ахъ, вотъ вы про что. Да, да, это правильно. Ну, да ужъ обузу захватилъ, такъ длать нечего, отъ нея не отбояришься. Такъ гд-бы сегодня пообдать. Вы Парижъ знаете?
— Знаю. Бывалъ. Второй разъ здсь.
— Такъ вотъ порекомендуйте, гд-бы посытне. А то здшніе обды все какіе-то жидкіе.
Землякъ задумался.
— Ни разу не обдали у ротисьера? — спросилъ онъ Николая Ивановича.
— А что такое ротисьеръ?
— Жарильщякъ, по нашему, жарковникъ, спеціалистъ по жареному, по жаркому. Большая закусочная лавка эдакая. Не пугайтесь, не пугайтесь, не на манеръ нашей петербургской закусочной лавки, а нчто шикарное. Выберемъ мы себ хорошій кусокъ мяса, хорошую птицу — и тутъ-же при насъ спеціалистъ этотъ для насъ все это и зажаритъ.
— Что-жъ, это хорошо. Можно выбрать побольше и ужъ насться до отвалу. А то въ здшнихъ ресторанахъ подаются порціи меньше воробьинаго носа. И индйку зажарить можно?
— Цлаго борова зажарятъ.
— Вотъ и оглично. Ну, а театръ, театръ? Только что-нибудь позабавне.
— Въ Американскомъ цирк были? Джигитовку и сраженіе дикихъ индйцевъ видли?
— Гд-же видть, батенька, коли мы всего три дня въ Париж.
— Такъ вотъ и подемте туда. Это за городомъ… Такъ въ циркъ?
— Индйку сть въ закусочную и индйцевъ глядть въ циркъ. Хорошо.
Выпивъ бутылку краснаго вина, земляки опять отправились въ Луврскій магазинъ.
Глафира Семеновна попрежнему все еще возилась за ширмами съ продавальщицей.
— Глаша! Ты здсь?
— Здсь, здсь… Вообрази, все еще фасона настоящимъ манеромъ не могу себ выбрать, — отвчала Глафира Семеновна изъ-за ширмы.
LVII
Выбирая въ Луврскомъ магазин для себя наряды, Глафира Семеновна провозилась цлый день. Былъ четвертый часъ, когда она, окончивъ примрку, ршила, что ей взять. Выбраны были роскошный корсетъ, соръ де-баль, два платья и шляпка. На отличавшуюся
— демъ поскорй обдать. сть страсть какъ хочется. Хоть разъ въ Париж пообдать по-настоящему, по-русски, а то все въ семь да семь часовъ. Какой это обдъ! это ужинъ, а не обдъ. Вотъ, Глафира Семеновна, землякъ рекомендуетъ какую-то състную лавку спеціалиста по части жаркихъ, гд можно сытно и всласть пообдать, — сказалъ онъ жен.
— Въ състную лавку! Да ты въ ум? — воскликнула Глафира Семеновна.
— Не бойтесь, сударыня, названія. Оно тутъ не при чемъ, — подхватилъ землякъ. — Вы увидите, какъ это хорошо. Вся сырая провизія на-лицо. Вы выберете, что вамъ понравится, и вамъ изжарятъ или сварятъ. Вдь въ Петербург вамъ, я думаю, когда-нибудь приходилось закусывать съ мужемъ въ Милютиныхъ лавкахъ, гд вамъ вс закуски прямо отъ куска ржутъ. Такъ и тутъ. демте-же. Туда мы можемъ дохать въ омнибус.
Выйдя изъ магазина, супруги и землякъ тотчасъ-же сли въ омнибусъ, идущій въ Портъ-Сенъ-Дени, и черезъ четверть часа, пріхавъ на мсто, входили въ състную лавку ротисьера.
Състная лавка состояла изъ большого зала съ множествомъ маленькихъ мраморныхъ столиковъ. Въ глубин зала помщались два громадные очага, напоминающіе камины, и на этихъ очагахъ на механическихъ вертелахъ жарилось мясо, пулярдки и дичь. Проливающійся на уголья жиръ длалъ воздухъ чаднымъ. Около самыхъ очаговъ чадъ стоялъ какъ-бы туманомъ и въ этомъ туман виднлись блыя куртки и блые колпаки поваровъ. Что-то шипло, что-то вспыхивало, визжала вентиляція, гремла посуда. По другой стн стояла горкой выставка провизіи. Тутъ лежали сырыя ощипанныя индйки, пулярдки, гуси, поражающіе своей близной, украшенные кружевомъ, высченнымъ изъ писчей бумаги. Лежало мясо въ кружевныхъ папильоткахъ, ноги телятины и баранины, убранныя также бумажными украшеніями и цвтами изъ рпы, моркови, рдьки и свеклы.
Когда супруги вошли въ състную лавку, за мраморными столиками, не взирая на раннее для обда въ Париж время, сидло уже человкъ тридцать публики, пило и ло. Имъ прислуживали женщины, одтыя въ коричневыя платья, блые чепцы и передники.
— Вотъ та самая закусочная, о которой я вамъ говорилъ, — сказалъ супругамъ землякъ.
Глафира Семеновна сморщила носикъ и отвчала:
— Да тутъ отъ чада расчихаешься.
— А вотъ подите — доки считаютъ этотъ чадный запахъ за особенный шикъ.
— Да оно даже пріятно, когда сть хочешь, — проговорилъ мпволай Ивановичъ. — Вотъ теперь такъ засосало подъ ложечкой, что я готовъ одинъ цлаго гуся състь.
— И съдимъ. Сюда только, извините за выраженіе, обжоры и ходятъ, — подхватилъ землякъ.
Они подошли къ выставк провизіи и стали смотрть на лежащее на мраморной доск мясо и въ рисунокъ уложенныхъ на капустныхъ листьяхъ птицъ. Глаза Николая Ивановича устремились на гигантскаго тулузскаго гуся.
— Эхъ, гусь-то какой! Крокодилъ, а не гусь. Не велть-ли намъ изжарить гуська?