Наши за границей
Шрифт:
— Да вдь ужъ ршили индйку, — отвчалъ землякъ. — Вонъ индйка лежитъ, напоминающая гиппопотама.
— Глаза-то ужъ очень разбгаются. И на индйку разыгрался аппетитъ, и насчетъ гуся пришла фантазія, — облизывался Николай Ивановичъ, глотая слюнки. — Глафира Семеновна, семъ-ка мы и гуся и индйку закажемъ.
— Послушай, Николай Иванычъ, да разв это можно втроемъ състь!
— Не знаю, какъ ты, а я во время моего житья заграницей такъ оголодалъ, что готовъ цлаго борова състь! Помилуйте, порціи подавали съ мдный пятакъ! Да наконецъ, если-бы мы и не съли всего — эка важность!
— Здсь вы можете
— Вотъ и отлично. Что не додимъ, то намъ, Глаша, на ужинъ! — воскликнулъ Николай Ивановичъ и, обратясь къ стоявшему около нихъ красивому повару-усачу, сказалъ:- Ле гусь и сетъ индйка пуръ ну и чтобы тре бьянъ было.
Землякъ тотчасъ-же подхватилъ и объяснилъ повару по-французски.
— Pour trois personnes seulement, monsieur:- спросилъ поваръ, удивленно выпучивая глаза.
— Такъ что-жъ, что пуръ труа? Что не додимъ — съ собой возьмемъ, — отвчалъ Николай Ивановичъ. — да немного, братъ, я думаю, и съ собой-то брать придется. Постой, постой… — остановилъ онъ повара, взявшаго уже съ мраморной доски гуся и индйку и сбиравшагося удалиться къ очагу. — Анкоръ ля вьяндъ… мяса надо, нельзя безъ мяса…
— Полно, Николай Иванычъ, ну, куда намъ столько! — вскинула на него глаза Глафира Семеновна.
— Матушка, я оголодалъ въ Париж. Какъ вы думаете, землякъ, не заказать-ли намъ еще телячьей грудинки, что-ли?
— Грудинка, гусь, индйка — да этого и не вынесешь.
— Не знаю, какъ вы, а я вынесу. Ужъ очень я радъ, что до настоящей ды-то добрался.
— Довольно, довольно. Вотъ теперь нужно только спросить, какой у нихъ супъ есть.
— Нтъ-ли щецъ кислыхъ?
— Нтъ, нтъ. Этого вы здсь въ Париж ни за какія деньги не достанете. Quelle soupe est-ce quе vous avez aujourd'hui? — спросилъ землякъ повара, и, получивъ отвтъ, сказалъ:- Только бульонъ и супъ пюрэ изъ зеленаго гороха. Вы какъ хотите, а мн при индйк и гус, кром бульона, ничего не выдержать.
— Супъ пюрэ… пюрэ, мосье… Онъ — бульонъ, а же — пюре, — закивалъ повару Николай Ивановичъ и прибавилъ:- Все-таки посытне. Ну, такъ вотъ: ле индйка, ле гусь и супъ пюрэ и бульонъ. Ахъ, Да… Стой, стой! Салатъ анкоръ. Боку салатъ.
Предвкушая блаженство сытнаго обда, Николай Ивановичъ улыбнулся и радостно потиралъ руки.
— Винца-то красненькаго намъ подадутъ, землякъ? — спросилъ онъ.
— Сколько угодно. А вмсто водки мы коньяку выпьемъ, — отвтилъ землякъ.
LVIII
Когда супруги и землякъ услись за столъ, къ нимъ подбжала миловидная женщина въ коричневомъ плать, бломъ передник и бломъ чепц и загремла тарелками, разставляя ихъ на стол.
— А скатерть, а скатерть на столъ? — заговорилъ Николай Ивановичъ.
— Здсь скатертей не полагается, — отвчалъ за женщину землякъ. — Чистый блый мраморный столъ, вотъ и все. Простота и опрятность. Посмотрите также на сервировку. Вдь эдакой тарелкой можно гвозди въ стну заколачивать, до того она толста.
— Коньякъ, мадамъ, коньякъ… Апортэ… — торопилъ прислугу Николай Ивановичъ.
— Cognac? А pr'esent? — удивленно спросила та.- Mais vous n'avez pas encore mang'e…
— Да, да… Это по-русски… — пояснилъ ей
Коньякъ поданъ. Мужчины начали пить. Прислуга съ удивленіемъ наблюдала за ними издали, пожимала плечами и переглядывалась съ другой прислугой, указывая на мужчинъ глазами. Подали супъ. Мужчины выпили коньяку и передъ супомъ. Видя это, прислуга чуть не расхохоталась и и спшно отвернулась, еле удерживая смхъ. Это не уклонилось отъ взора Николая Ивановича.
— Чего это ихъ коробитъ? — спросилъ онъ земляка.
— Не принято здсь пить коньякъ передъ дой. Его пьютъ только посл ды, и вотъ этимъ прислужающимъ барынькамъ и кажется это диво.
— Дуры, совсмъ дуры!
Но вотъ появилась и индйка съ гусемъ, еще только снятые съ вертела, шипящіе въ своемъ собственномъ жир, распространяющіе запахъ, разжигающій аппетитъ. Ихъ несли дв женщины на двухъ блюдахъ. Сзади нихъ шествовалъ поваръ съ ножами за поясомъ и съ салатникомъ, переполненнымъ салатомъ. Женщины и поваръ никакъ не могли сдерживать улыбки. Поваръ даже не утерплъ и проговорилъ:
— Voyons, messieurs… Il faut avoir grand app'etit pour manger tout `ea [27] .
Онъ вынулъ изъ-за пояса ножъ, спросилъ, не нужно-ли разнять птицъ, и, получивъ утвердительный отвтъ, разрзалъ ихъ самымъ артистическимъ образомъ. Николай Ивановичъ накинулся на гуся,
Глафира Семеновна и землякъ навалились на индйку.
— Каково изжарено-то? — торжествующе спрашивалъ землякъ.
— Прелесть! — отвчалъ Николай Ивановичъ, набивая себ ротъ.
Поваръ и прислуживавшія женщины стояли въ отдаленіи съ любопытствомъ смотрли на доковъ и улыбаясь перешептывались. Женщинъ стояло уже не дв, a пять-шесть. Къ любопытнымъ присоединился еще и поваръ. Очевидно, они даже спорили, съдятъ-ли постители все безъ остатка или спасуютъ. Но птицы были громадны. Глафира Семеновна первая оттолкнула отъ себя тарелку. Землякъ тоже вскор спасовалъ. Дольше всхъ лъ Николай Ивановичъ, кладя себ поперемнно на тарелку то кусокъ гуся, то кусокъ индйки, но и онъ вскор отеръ губы салфеткой и сказалъ:
27
Посмотримъ. Надо имть большой аппетитъ, чтобы все это скушать.
— Ассе. Теперь венъ ружъ… Теперь краснымъ винцомъ позабавимся. Вотъ это настоящій обдъ, вотъ это я понимаю! — воскликнулъ онъ. — Мерси, землякъ, что указалъ мсто, гд можно пость въ волю.
Онъ взялъ его за руку и потрясъ ее.
У прислуги и поваровъ замтно было движеніе.
«Je disais que c'est difficile» [28] , заговорилъ усатый поваръ и получилъ отъ другого повара какую-то серебряную монету. Очевидно, что они держали пари, будутъ-ли съдены гусь и индйка, — и усатый поваръ выигралъ пари.
28
Я сказалъ, что это трудно.