Наши за границей
Шрифт:
— Грабители! Чтобъ вамъ ни дна, ни покрышки, — отвчалъ Николай Ивановичъ.
Старикъ хозяинъ, думая, что ему говорятъ по-русски какое-либо привтствіе, благодарилъ Николая Ивановича.
— Merci, monsieur, merci, monsieur… — твердилъ онъ и совалъ ему въ руку цлую стопочку адресовъ своей гостинницы, прося рекомендаціи.
LXXIII
Среди подушекъ и саквояжей супруги хали по улиц Лафаетъ въ закрытомъ экипаж, направляясь къ вокзалу Ліонской желзной дороги, и смотрли въ окна экипажа на уличное движеніе, прощаясь съ Парижемъ.
— Прощай, Парижъ, прощай, — говорила она. — Очень можетъ быть, ужъ никогда больше не увидимся. Много было мн здсь непріятностей, но во всякомъ случа ты въ тысячу разъ лучше Берлина!
— Но какія-же, душечка, особенныя непріятности? Эти непріятности можно вс съ хлбомъ сть, — попробовалъ возразить Николай Ивановичъ.
— Молчите. Эти непріятности были вс черезъ васъ. Скандалъ съ индйкой, вашъ загулъ въ таверн Латинскаго квартала…
— Ну, довольно, довольно… Что тутъ!.. Вдь ужъ все кончено, демъ домой. Стой, стой, коше! Коше! Стопъ! — закричалъ вдругъ Николай Ивановичъ и забарабанилъ извозчику въ стекла.
— Что съ тобой? — удивленно спросила Глафира Семеновна.
— Да вотъ земляка увидалъ. Триста франковъ… Триста франковъ за нимъ, — бормоталъ Николай Ивановичъ и, выставившись изъ окна кареты, закричалъ: — Землякъ! землякъ! Господинъ коллежскій!
На углу какого-то переулка, около освщеннаго окна магазина, дйствительно стоялъ въ своей поярковой шляп съ широкими полями тотъ землякъ, съ которымъ супруги познакомились на подъзд театра Эденъ. Онъ стоялъ у окна магазина и разсматривалъ выставленные товары. Заслыша крики «землякъ», онъ обернулся, но, увидавъ выставившуюся изъ окна кареты голову Николая Ивановича, тотчасъ же нахлобучилъ на лобъ шляпу и поспшно свернулъ въ переулокъ. Николай Ивановичъ выскочилъ изъ кареты и бросился бжать за землякомъ, но его и слдъ простылъ. Постоявъ нсколько минутъ на тротуар и посмотрвъ направо и налво, Николай Ивановичъ вернулся въ карет.
— Можешь ты думать-вдь удралъ, подлецъ! — сказалъ онъ жен.
— Еще-бы, что онъ за дуракъ, чтобъ останавливаться. Человку только нужно было найти дурака, чтобы занять, а отдавать зачмъ-же!
— Вдь какъ уврялъ, что отдастъ-то, мерзавецъ! «Только, говоритъ, на одинъ день. Какъ получу завтра съ банкира по переводу — сейчасъ-же и принесу вамъ». Это онъ въ кофейной у меня завялъ противъ Луврскаго магазина, когда мы съ нимъ вино пили. И вдь что замчательно, единственный русскій, съ которымъ пришлось познакомиться въ Париж — и тотъ надулъ.
— Впередъ наука. Не врь въ дорог всякому встрчному-поперечному, — отвчала Глафира Семеновна — гд такъ ужъ изъ-за французскаго пятака сквалыжничалъ, на обух рожь молотилъ, съ извозчиками торговался, а тутъ неизвстно передъ кмъ растаяла душа — взялъ и выложилъ триста франковъ.
На вокзалъ Ліонской желзной дороги супруги пріхали безъ приключеній. Носильщики въ синихъ блузахъ взяли ихъ сундукъ и чемоданъ и принялись сдавать въ багажъ, сильно напирая на то, чтобъ и подушки были сданы въ багажъ, говоря, что громоздкія вещи въ вагонахъ возить не дозволяется.
— Ce n'est pas permis, madame. Tous verrez que ce n'est pas permis, — говорили они.
— Да что вы врете! Се не па вре.
Носильщики, однако, сдавъ сундукъ и чемоданъ въ багажъ, отказались нести подушки и саквояжи въ вагонъ, и супругамъ пришлось ихъ нести самимъ.
— Что за причина такая, что они отказались протащить подушки въ вагонъ? — дивилась Глафира Семеновна, обращаясь къ мужу.
Дло, однако, объяснилось просто. Около приготовленнаго уже позда, стоящаго y платформы, развозили на багажныхъ телжкахъ маленькія подушечки и полосатыя байковыя одяла и за франкъ сдавали ихъ на прокатъ пассажирамъ. Телжки эти катали отъ вагона къ вагону такіе-же блузники, какъ носильщики, и выкрикивали:
— Pour se reposer! Pour se reposer!
— Скажи на милость, какой хитрый народъ эти носильщики! Вдь это они нарочно отказались нести наши подушки въ вагонъ, чтобы принудить насъ взять подушки и одяла y этихъ блузниковъ. «Нельзя, говорятъ, съ большими вещами въ вагон быть». Они думали, что мы повримъ и не понесемъ сами, но нтъ, не на такихъ напали! — говорила Глафира Семеновна.
— Да, да… Наврное, что они подкуплены или сами участвуютъ въ барышахъ, — поддакнулъ Николай Ивановичъ.
Въ вагонъ, однако, супруговъ впустили безпрепятственно. Только кондукторъ, покосившись на громадныя подушки, улыбнулся и спросилъ Николая Ивановича:
— Vous ^etes les russes, monsieur? N'est-ce pas?
— Вуй, вуй, ле рюссъ, — отвчала Глафира Семеновна за мужа.
— Oh, je vois d'ej`a, madame, — продолжалъ улыбаться кондукторъ, указывая на подушки, потребовалъ билеты, тщательно осмотрлъ ихъ и прибавилъ по-французски:- Вы дете прямо въ Женеву, а потому не совтую хать въ этомъ вагон. Въ Дижон изъ этого вагона придется пересаживаться въ другой вагонъ. Пойдемте, я вамъ укажу вагонъ, изъ котораго не надо будетъ пересаживаться.
Онъ поманилъ ихъ пальцемъ, взялъ ихъ саквояжъ и подушку, помогъ имъ вынести все это изъ вагона и перевелъ въ другой вагонъ, пояснивъ еще разъ:
— Voil`a `a pr'esent c'est tout droit pour Gen`eve.
— Вотъ это по-нашему, вотъ это на нашъ русскій кондукторскій манеръ, — заговорилъ Николай Ивановичъ и, поблагодаривъ кондуктора, сунулъ ему въ руку франкъ.
— Merci, monsieur, — кивнулъ кондукторъ и одобрительно сказалъ:- Oh, je connais les russes et leurs habitudes!
Поздъ простоялъ четверть часа и наконецъ посл трехъ звонковъ тронулся.
LXXIV
Кром супруговъ, въ купэ вагона сидли: толстенькій, коротенькій французъ съ коротко остриженной бородкой на жирномъ лиц и тоненькій французъ въ яркомъ галстук и съ черненькими усиками.
— Очень ужъ я рада, что мы не одни ночью демъ, и можно быть спокойнымъ, что мошенники насъ не ограбятъ, — сказала Глафира Семеновна мужу. — Какая ни на есть, а все-таки компанія изъ четырехъ человкъ. А то, помнишь, какъ мы хали изъ Кельна въ Парижъ, всю-то ночь одни въ купэ просидли. Ужасно было страшно. Я вдь тогда какъ есть всю ночь напролетъ не спала. Ну, а теперь ежели мы заснемъ — они не будутъ спать.