Наши за границей
Шрифт:
— Qu'est ce que vous voulez prendre, monsieur?
— Венъ ружъ и на закуску виноградъ. Резань, резань… Но бьянъ венъ…
— Du bon vin? Il faut chercher, monsieur. Mademoiselle Marie! — обратилась толстая женщина къ двушк; и, передавъ ей большой ключъ, стала ей говорить что-то по-французски.- Tout de suite, monsieur… Vons recevez, — кивнула она Николаю Ивановичу и опять отдалась воспоминаніямъ о русскихъ и Петербург, вставляя русскія слова въ врод «Gostino"i dvor, pirogue russe, kvasse, sterliat, tschelovek, kosak».
Черезъ пять минутъ
— Voyons, monsieur, c'est quelque chose d'extraordinaire… — проговорила толстая женщина, щелкнувъ пальцами по бутылк, и принялась разливать вино въ стаканы.
LXVII
Мадамъ Баволе, жирная хозяйка винной лавки (то торговое заведеніе, гд сидли супруги, была винная лавка), оказалась изряднымъ питухомъ. Разливъ вино въ стаканы, она хриплымъ контральто воскликнула:
— Ah, que j'aime les russes! Ah, que je sui? bien aise de voir monsieur et madame! Buvons sec! Avec les russes il faut boire `a la russe [32] . Tvoe zdorovie, douchinka! — произнесла, наконецъ, она три русскія слова, чокнулась съ супругами, залпомъ выпивъ стаканъ, опрокинула его себ на голову, звякнувъ имъ о гребенку.
— Ой, баба! Вотъ пьетъ-то! — невольно выговорила Глафира Семеновна, удивленно смотря на хозяйку. — Да это халда какая-то.
— Оставь, погоди… Все-таки человкъ она бывалый въ Россіи… Пріятно… Видишь, какъ хвалитъ русскихъ, — перебилъ жену Николай Ивановичъ и тоже осушилъ свой стаканъ.
32
Ахъ, какъ я люблю русскихъ! Ахъ, какъ я рада, что вижу монсье и мадамъ! Выпьемте до дна; съ русскими надо пить по русски.
Глафира Семеновна только пригубила. Это не уклонилось отъ взора хозяйки винной лавки.
— О, нтъ, мадамъ… Такъ невозможно. Такъ русскіе не пьютъ. Надо пить до-суха, — заговорила она по-французски и стала принуждать Глафиру Семеновну выпить стаканъ до конца.
Глафира Семеновна отнкивалась. Хозяйка приставала. За жену вступился Николай Ивановичъ.
— Какъ голова по-французски? — спросилъ онъ ее.
— Ля тетъ.
— Она маладъ. У ней маладъ ля тетъ, — обратился онъ къ француженк, показывая рукой на женину голову.
— Mais c'est du bon vin, madame, que je vous donne. Отъ этого вина никогда не будетъ болть голова. Вы знаете monsieur Petrchivsky `a P'etersbourg? Je crois qu'il est colonel `a pr'esent. Ахъ, какъ мы съ нимъ хорошо веселились въ Петербург! Вотъ былъ веселый человкъ и любилъ выпить. Et m^ome tr`es riche… Beaucoup d'argent… много деньги…
Тараторя безъ умолку, жирная француженка стала припоминать улицы и французскіе рестораны Петербурга.
— Невскій… Грандъ Морская… Ресторанъ Борель… Самаркандъ… Я думаю, что теперь вс эти улицы и рестораны въ Петербург
Супруги кое какъ понимали француженку, кое-какъ удовлетворяли ея любопытству, ломая французскій языкъ, прибавляя къ нему русскихъ словъ и сопровождая все это пояснительными жестами, хотя Глафира Семеновна немного и позвывала. Ей не нравилось сообщество черезчуръ развязной эксъ-пвицы.
Эксъ-пвица разсказывала между тмъ по-французски:
— Вс мои товарищи по сцен имютъ теперь капиталъ, а у меня, у меня по моей доброт остались только крохи, на которыя я и открыла вотъ этотъ бюветъ… Да, монсье, я жила хорошо, но потеря голоса, потеря фигуры (она указала на свою толщину) et les circonstances…
Она не договорила, махнула рукой и прибавила:
— Et `a pr'esent je suis une pauvre veuve — et rien de plus…
— Вдова она, вдова… — перевела мужу Глафира Семеновна, ухватившись за слова, которыя поняла. — Говоритъ, что бдная вдова.
— Вдова? Вотъ откровенная! Всю жизнь свою разсказала, — сказалъ Николай Ивановичъ и тутъ же фамильярно хлопнулъ француженку по плечу, прибавивъ: — Люблю мадамъ за откровенность. Глаша! Какъ откровенность по- французски? Переведи!
— Не знаю.
— Экая какая! Ничего не знаешь. За душу, мадамъ, люблю, за душу. Ву компренэ? Нонъ? Какъ, по крайней мр, Глаша, душа-то по-французски?
— Душа — ламъ.
— За ламъ, мадамъ, люблю, за вотръ ламъ. За хорошую, теплую душу. Пуръ вотръ бьянъ ламъ.
Француженка поняла, протянула рк и, крпко пожавъ ее, сказала:
— Мерси, монсье… Благодарю… Voil`a je ше souviens encore de quelques mots russes.
Николай Ивановичъ хотлъ налить изъ бутылки вина, но бутылка была пуста. Француженка это замтила и сказала:
— Это была моя бутылка, монсье… C'est de moi, c'est pour les voyageurs russes que j'adore, но теперь вы можете спрашивать, что вы хотите.
— Этой бутылкой она насъ угощаетъ, — перевела мужу Глафира Семеновна. — Вотъ какая! Заграницей насъ еще никто не угощалъ, — прибавила она и гостепріимство толстой француженки нсколько расположило ее въ пользу француженки. — Мерси, мадамъ, — поблагодарила ее Глафира Семеновна. — Хоть ужъ и не хочется мн, чтобы ты еще пилъ, но надо отвтить ей тоже бутылкой за ея угощеніе.
— Непремнно, непремнно, — заговорилъ Николай Ивановичъ и, поблагодаривъ въ свою очередь, француженку, воскликнулъ: — Шампанскаго бутылку! Шампань, мадамъ…
Шампанскаго въ винной лавк не нашлось, но толстая француженка тотчасъ-же поспшила послать за нимъ прислуживавшую въ ея лавк двушку, и бутылка явилась. Толстая француженка сама откупорила бутылку и стала разливать въ стаканы.
— За здоровье франдузовъ! Пуръ ле франсэ, — возгласилъ Николай Ивановичъ.
— Vive la France! Vive les Fran`eais! — отвтила француженка, вставъ со стула, распрямилась во весь ростъ и эффектно, геройски, по театральному поднимая бокалъ.