Наши зимы и лета, вёсны и осени
Шрифт:
В этот вечер я задержалась. Когда пришла за тобой, всех детей уже разобрали, ты остался один, сидел с Любовь Петровной на скамейке, под глазами – тёмные круги, в глазах – тоска. Увидев меня, с рыданиями бросился мне на шею.
– Сын очень любит вас. Он так переживал, что вы задержались. Сидит и твердит: «Только бы ничего не случилось! Только бы ничего не случилось!»
– Что же со мной могло случиться, сынок?
– Не знаю… – выдохнул ты еле слышно.
По дороге домой.
– Ты
– Я ездила по делам, сынок.
– По каким делам?
– Искала работу.
– У тебя же есть работа, твои рецензии.
– Но ты же знаешь, какая это ненадежная работа: сегодня – есть, завтра – нет, послезавтра – неизвестно… Я устала от этой постоянной неизвестности.
– А ты какую работу хочешь?
– Ох, Антоша… Какую хочу, я вряд ли найду. Хотела бы в издательстве где-нибудь, редактором. Хорошо бы не каждый день, конечно. Чтобы оставалось время на нашу жизнь…
Вечером, после ужина, мы делали гербарий, пришивали к альбомным страницам листья и цветы, собранные и засушенные тобой за это лето, уже прошедшее… Неожиданно ты схватил мою руку и несколько раз лизнул её.
– Ты что, Антончик?
– Я тебя облизываю – потому что на всех планетах так проявляется любовь.
– Дурачок ты.
– Ничего не дурачок. Я тебя лижу – и в меня сразу вскакивает двести миллиардов витаминов!
Потом ты рисовал, как всегда – шариковой ручкой, упорно не признавая ни красок, ни цветных карандашей. Рисовал и делал пояснения к рисункам:
– Это – космос огромных планет и крошечных солнц. Это – солнечная система без солнца, и поэтому вместо планет такие блины без атмосферы…
Утром по дороге в сад.
– Ты опять едешь по делам?
– Опять.
– Приходи за мной пораньше.
– Я постараюсь.
Глаза твои наливаются слезами…
– Ну, что ты, милый?
– Я не хочу в сад.
– Не хочешь? Почему?
– Там… невкусно.
– Ну, миленький, надо привыкать.
– Я никогда не привыкну! – с тихим отчаяньем воскликнул ты.
– Ну, что ты, милый, ну, что ты! Другие ребята привыкают, и ты привыкнешь. Постепенно…
Дети гуляли во дворе. Ты пошёл к своей группе и остановился поодаль, грустно нахохлившись…
– Мне нужно поговорить с вами, – сказала, подходя ко мне,
Евдокия Васильевна, пожилая строгая воспитательница. Эта женщина, казалось, не умела улыбаться, и ты с первых же дней стал её побаиваться.
– Вы знаете, Антон ничего не ест, – сказала она строгим голосом.
– Как? Совсем? А он говорит: ест…
– Ну, разве это еда? Только хлеб да булочку какую-нибудь за весь день. Ну, и пьет ещё: компот и чай, а от кофе отказывается, наотрез. – Понимаете, он ещё не привык. Он ведь домашний ребёнок…
– Я всё понимаю, но
Она смотрела на меня сурово и осуждающе, и я почувствовала, что съеживаюсь под её взглядом, робею.
– И вообще, он у вас странный, – сказала она жестко, будто бы ставя диагноз.
– Почему странный?
– Он, конечно, мальчик развитой, я бы сказала: даже слишком. Но лучше бы он в футбол с мальчишками играл. Говорю ему: «Иди играть в футбол», а он мне отвечает: «А зачем? В какой футбол?» Ребята в войну играют, а он опять: «А зачем?» Нельзя же всё время только книжки читать!
– Но не всем же детям играть в футбол.
Она смотрела на меня осуждающе.
– Не удивляйтесь, если его начнут бить, – сказала она.
– Бить?… За что?!
– Слишком уж он беззащитный у вас… Таких всегда бьют.
«Таких всегда бьют…» – звучало у меня весь день в ушах.
Пять часов в прокуренной приёмной.
– У меня есть шанс попасть сегодня к директору?
– Хотите дождаться – ждите. Я доложила о вас.
– Но через пятнадцать минут конец рабочего дня…
Секретарша пожала плечами и ничего не ответила.
Тут распахнулась дверь кабинета, и в приемную вышел директор, уже в плаще и шляпе.
– Геннадий Васильевич, к вам тут женщина.
Он с досадой взглянул на меня.
– Заходите! Только быстро.
Он вбежал в кабинет, я за ним. Не снимая плаща и шляпы, присел на край стола, мне указав на стул.
– Ну, что у вас? Только в двух словах, я спешу.
– Мне нужна работа.
Он мельком взглянул на анкету, которую я положила перед ним.
– Хотите откровенно? – сказал он.
– Да, только так, пожалуйста.
– У меня есть вакансия. И не одна. Но я вас не возьму.
– Почему?
– Я вас не знаю. Вы для меня – человек с улицы.
– Но, если вы не возьмете меня на работу, вы так и не узнаете меня.
– Согласен. Но у меня есть люди, которые годами ждут места. Ходят, напоминают о себе, мелькают… Вы-то откуда взялись? Где вы были раньше?
– Растила сына. Мне некогда было мелькать.
– Так у вас, к тому же, ребёнок?
– Да, сын.
– Так… Одинокая женщина с ребёнком. Конечно, беспартийная? Я так и думал. Ребенок будет болеть, бюллетени и тому подобное…
– Наверное, вы в детстве тоже болели?
Он посмотрел на меня, не понимая.
– Кстати, а почему вы пришли именно в моё издательство? – спросил он. – Почему бы вам не сходить в «Детгиз» или в «Молодую гвардию»? Насколько мне известно, там нуждаются в хороших редакторах.
– Там я уже была.
– Сочувствую вам. Но… – он развел руками. – Впрочем, звоните. Со временем, может быть… Появляйтесь, мелькайте!