Насилие над разумом

Меерлу Джуст

Во-первых, у него есть чисто эмоциональное, отдельное значение, связанное с чувствами лишения и несправедливости. Младенец часто испытывает нечто такое, что выводит его из состояния блаженства и зависимости - что означает самое начало роста — похожее на предательство и видит измену в отказах его родителей. Человек, который вмещает эти инфантильные чувства в свою взрослую жизнь, может реагировать на каждое незначительное пренебрежение или отказ, как на акт измены или предательства.

Отсутствие солидарности с семьей или кланом - с кругом лиц с общими интересами, несогласие с их ритуалам и табу, часто интерпретировалось группой как измена, измена через инакомыслие. В этом смысле слово подразумевает примитивную моральную оценку; с ним связано отвращение и презрение. Измена указывает на что-то очень эмоциональное, что-то запретное, что-то другое или странное, как верность чуждой идеологии, нарушение традиций или очевидное доказательство, что это иностранец. Отклонение от норм и правил

сообщества, владение собственным суждением о морали и этике, часто расцениваются, как измена.

Абсолютное отклонение от традиций отечества - это крайняя противоположность. Часто даже простое несоответствие могут тоже посчитать изменой. Действительно, несоответствие и инакомыслие в Тоталитарии - наиболее тяжкие преступления против системы, и у тоталитарного сознания есть тенденция считать даже честные ошибки или различия в мнениях, преднамеренным предательством.

Из-за своего глубокого эмоционального содержания, само это слово может использоваться в качестве политического инструмента, которым можно управлять людьми. В Тоталитарии это становится просто символом павловского учения, провоцируя реакции недоверия и ненависти. Это полезная стратегия для перенаправления чувства неполноценности людей на других, после военного поражения, дипломатической неудачи или каждый раз, когда людьми овладевают чувства унижения и неадекватности. "Изменник" в этом случае легко становится козлом отпущения, как удовлетворяющий коллективной потребности в перекладывании вины и в ослаблении неосознанной тревоги. В тоталитарном обществе, каждый гражданин вынужден стать предателем, в соответствии с нашим Западным чувством приличия, потому что передавать режиму каждое выражение несогласия или бунта — его долг. Ребенок должен сообщить о своем отце, отец о ребенке; если они не сообщат, их назовут предателями в тоталитарном смысле.

В общей политической интерпретации, измена - это акт восстания, мятежа, ереси, раскола, заговора или подрывной деятельности. Его технико-юридическое значение известно всем. Измена сопровождает врагов, оказывает им помощь и обеспечивает комфорт; это также, в более современном, измененном смысле, означает участие в международном идеологическом заговоре против отечества.

Мне, как психиатру, отношение к общей проблеме измены самому себе — ключ к пониманию слова. Зачаток измены возникает сначала в личных компромиссах человека с его собственными принципами и верованиями. После этих начальных компромиссов, становится легче продолжать делать все больше компромиссов, пока наконец соглашатель не сможет стать человеком, который готов продавать себя и свои услуги лицу, предлагающему самую высокую цену. Во время нацистской оккупации, я видел это среди тех, кто был склонен оказывать небольшие услуги врагу. Первый шаг привел ко второму, а затем и к окончательному сотрудничеству. Все это потому, что у слова "измена" есть очень сильный эмоциональный призыв, все мы сами время от времени сомневаемся, мы не уверены в том, что мы сделали бы, если бы нас проверили и поэтому мы можем видеть в себе потенциального предателя.

Но неуверенность в себе находится далеко от фактической измены и настоящий предатель в нездоровом смысле этого слова, не просто самосомневающийся. Это человек, который верит только в свои сверхличные права, который презирает права и желания сообщества. Он неверен даже своей собственной бригаде. Гитлер, например, был предателем не только своих собственных идей, обращаясь с ними как с переменчивыми инструментами, чтобы помогать себе извлекать пользу и поддерживать власть, он неоднократно предавал своих самых близких друзей и сотрудников, многих из которых он предал и убил в 1934 году, в так называемую ночь длинных ножей. Настоящий предатель - человек с эгоцентрической иллюзией и сознательным убеждением, что прав только он. Это совсем другой тип, по сравнению с таким жалким, безрассудным предателем, каким был наш маленький парикмахер.лучае легко становится козлом отпущения, как удовлетворяющий коллективной потребности в перекладывании вины и в ослаблении неосознанной тревоги. В тоталитарном обществе, каждый гражданин вынужден стать предателем, в соответствии с нашим Западным чувством приличия, потому что передавать режиму каждое выражение несогласия или бунта — его долг. Ребенок должен сообщить о своем отце, отец о ребенке; если они не сообщат, их назовут предателями в тоталитарном смысле.

В общей политической интерпретации, измена - это акт восстания, мятежа, ереси, раскола, заговора или подрывной деятельности. Его технико-юридическое значение известно всем. Измена сопровождает врагов, оказывает им помощь и обеспечивает комфорт; это также, в более современном, измененном смысле, означает участие в международном идеологическом заговоре против отечества.

Мне, как психиатру, отношение к общей проблеме измены самому себе — ключ к пониманию слова. Зачаток измены возникает сначала в личных компромиссах человека с его собственными принципами и верованиями. После этих начальных компромиссов, становится легче продолжать делать все больше компромиссов, пока наконец соглашатель не сможет стать человеком, который готов продавать себя и свои услуги лицу, предлагающему

самую высокую цену. Во время нацистской оккупации, я видел это среди тех, кто был склонен оказывать небольшие услуги врагу. Первый шаг привел ко второму, а затем и к окончательному сотрудничеству. Все это потому, что у слова "измена" есть очень сильный эмоциональный призыв, все мы сами время от времени сомневаемся, мы не уверены в том, что мы сделали бы, если бы нас проверили и поэтому мы можем видеть в себе потенциального предателя.

Но неуверенность в себе находится далеко от фактической измены и настоящий предатель в нездоровом смысле этого слова, не просто самосомневающийся. Это человек, который верит только в свои сверхличные права, который презирает права и желания сообщества. Он неверен даже своей собственной бригаде. Гитлер, например, был предателем не только своих собственных идей, обращаясь с ними как с переменчивыми инструментами, чтобы помогать себе извлекать пользу и поддерживать власть, он неоднократно предавал своих самых близких друзей и сотрудников, многих из которых он предал и убил в 1934 году, в так называемую ночь длинных ножей. Настоящий предатель - человек с эгоцентрической иллюзией и сознательным убеждением, что прав только он. Это совсем другой тип, по сравнению с таким жалким, безрассудным предателем, каким был наш маленький парикмахер.

Предатель, сознательно избравший другую сторону

В моем исследовании политических предателей и примкнувших, я обнаружил,что у большинства из них было две общие характерные черты: они легко поддавались влиянию более сильного разума, чем их собственный, и ни один из них не относился к своей нелояльности, как к предательству. Предатели, которых я опрашивал, всегда добровольно выдвигали неисчислимые оправдания своего поведения, всегда окружали свое предательство сложной паутиной софизмов и рационализма. Фактически, они не могли выдержать объективную картину своих поступков. Если бы они это сделали, они осудили бы себя сами. Подсознательно, большинство из них осознавали природу своих преступлений и мучились от чувства вины. Это чувство вины было бы невыносимым, если бы они признались в своих чудовищных делах даже только себе.

Во время нацистской оккупации Нижних Земель я видел, как эти качества постоянно демонстрируются. Многие наши предатели с рождения были бесхребетными людьми, готовыми принять почти любую новую идею или тщательно продуманную теорию. Их внушаемость была самым большим источником их неприятностей. У большинства этих потенциальных нацистов, никогда не было связи с сильной личностью. Они потерпели неудачу в своих стремлениях и были разочарованы в жизни, они с готовностью передали свою личную тоску политическим блудням. После германского вторжения и оккупации, эти люди торжественно говорили своим побежденным соотечественникам: «Я же вам говорил!». Они гордо хвастались своей мудростью в выборе ставки на правильную лошадь. У них развилось огромное чувство самомнения и их недавно обретенная, преувеличенная самоуверенность, поддерживаемая вооруженными силами врага, сделала их жесткими и высокомерными по отношению к своим соотечественникам.

Чтобы оправдать свое поведение и свою жажду власти, они попытались преобразовать других в свой новый образ жизни. Они были одержимы манией стать пропагандистами захватчиков. Ренегаты всегда пытаются успокоить свою плохую совесть, убеждая других разделить с ними преступление.

Конечно, у них были некоторые реальные обиды. Со всеми случается. Но на них это влияло слабее, чем представляемая ими несправедливость. Через предательство, они мстили обществу из-за частных заблуждений, от которых они потерпели личные неудачи. Их негодование можно было почувствовать во всем, что они говорили. Нацистские стратеги были экспертами в эксплуатации этого чувства неудовлетворенности. Они казалось, знали интуитивно, можно ли поймать человека в ловушку нацистской пропаганды. Один случай, о котором я узнал в Голландии, касался экс-директора большого концерна, который был смещен со своей должности по этическим соображениям. В начале оккупации, этот человек получил приглашение присоединиться к рядам нацистов и в удивительно короткое время он стал лидером важного нацистского бизнеса. Нацисты дали ему чувство защищенности.

Среди новичков в нацистской полиции на оккупированных территориях были ренегаты всех видов и даже обитателей психиатрических больниц для безумных преступников. Их патологическое недовольство обществом, было фольгой в которую нацисты заворачивали этих предателей. Сами немцы презирали этих людей, но они были достаточно хитры и направляли их для самого лучшего применения.

Нацисты также играли в странные игры с некоторыми писателями и художниками, которые не получили достаточной оценки. Враг льстил этим людям, покупая и нахваливая их работы. Поначалу художникам объявляли, что они могут писать и создавать произведения на свой вкус, не опасаясь вмешательства. Постепенно, их просили оказывать небольшие политические услуги, крошечные уступки, такие как благоприятные отзывы о встречах или одобряющие упоминания философии, с которой они не были согласны.