Наследие Санторо

Скариани Аделина

Не думай, а просто делай. Огонь — ничто по сравнению с тем, что он может получить. Занзас ворвался через парадный вход, закрыв нижнюю часть лица рукой, собственным пламенем ярости разгоняя огонь от себя. Идя на зов собственной интуиции, сквозь трещащую древесину, сквозь угарный газ, застилающий глаза дым и инфернальный огонь, лижущий горячими поцелуями. Санторо лежала в круге огня, будто в собственном коконе смерти, что медленно подбирался. В ногах образовалось кровавое озерцо, отчего Скариани сначала подумал, что она получила огнестрельное ранение, кровь струйкой стекала также из носа и уголка губ. Разогнав огонь своей атакой, он прорвался в сцепленный круг, и опустившись на колени,

нащупав совсем слабый пульс на бледном запястье, подхватил Аделину, забросив на плечо. Выход из замка он сделал собственноручно, направив мощнейший удар пламени ярости, разрушивший стену, откуда вырвались на воздух языки пламени вместе со Скариани.

Зайдясь кашлем, отойдя на безопасное расстояние, Босс опустил Санторо на холодное покрывало зелени, пытаясь определить возможные повреждения. Ни пулевых, ни ножевых, на руках остался лишь кровавый след от внутренней стороны бедра, закраивавший неприятные опасения.

— Аделина, — он хлопнул её тыльной стороной ладони по щеке, совсем не сильно, но достаточно чтобы разбудить, но Санторо прекрасным воплощением смерти не реагировала ни на один раздражитель. Дыхание замедлялось с каждой секундой.

Прорычав раненым зверем, Занзас подхватил её на руки и кинулся к автомобилю.

====== Глава 21. «Внутри неё таится зло и благо» ======

Горящая неоновым светом табличка «Не входить, идёт операция» мигала каждые десять минут, из-за чего дежуривший у двери Ямамото дёргался каждый раз под ложной надеждой окончания операции. Время ползло с противной медлительностью, настоящей улиткой оставляющей неприятный скользкий след. Шумная ватага по ту сторону двери в коридоре больницы перебрасывалась упрекающими колкостями, чтоб снова стихнуть, стоило выбежать очередной медсестре или врачу, укоряющих за нарушение тишины в общественном месте.

Табличка погасла лишь спустя пять часов. Такеши подскочил с места, дверь распахнулась, откуда вылетел хирург, на ходу стягивающий окровавленные перчатки. «Группа поддержки» прорвалась из коридора беспорядочным хаосом, закидывая несчастного врача разнящимися вопросами. Мужчине понадобилось время и терпение, чтобы призвать разгоряченных мафиози к тишине и спокойствию.

— Здесь есть родственники или близкие пациентки?

— Да.

— Нет.

— Не совсем.

Вновь полились хором разнящиеся ответы.

— Хорошо, пусть останутся только боссы своих семей и их правые руки, пожалуйста, — выделив последнее слово, доктор примирительно поднял руки.

Нехотя Хранители удалились обратно, в небольшом коридоре, разделяющем операционную от основного коридора больницы, остались только Тсунаеши, Хаято, Реборн, Занзас и Скуало. Доктор заметно нервничал и, призвав всё профессиональное хладнокровие, чуть дрогнувшим голосом принялся разъяснять сложившуюся ситуацию.

— Мы смогли привести пациентку в более-менее стабильное состояние, её организм отравлен неизвестным, но сильным ядом. Судя по анализам и обследованиям, яд проникает в клетки, начиная их медленное разрушение, я бы назвал его медленным убийцей. В скором времени, боюсь, все её органы начнут отказывать. Одни уже отказали… — мужчина замолчал, давая время переварить услышанное.

Побледневший Тсунаеши растерянно сглотнул, стреляя взглядом, словно пытаясь понять, что из этого можно извлечь как хорошую новость.

— Но… но Аделине же можно помочь? Если это яд, можно изготовить противоядие. А органы — можно создать временные за счёт иллюзии, такое ведь уже не раз практиковалось!

— Это невозможно, не знаю как, но яд действует на организм так, что он отвергает созданные иллюзией органы. Мы уже взяли кровь, и наши медики будут работать

над противоядием, но это очень долгий процесс, который может занять месяц, а то и несколько. Боюсь, у неё нет столько времени. Пациентка хоть и в стабильном, но в крайне тяжёлом состоянии. Как я и говорил, её органы начали отказывать, и первым отказала матка. Мы остановили кровотечение, но потеряли ребенка. Чтобы замедлить метастазы нам пришлось вырезать ей все женские органы. Но не думаю, что это сильно выиграет время. Она держится только за счёт сильного иммунитета.

— Стоп, что?! — воскликнул Савада, выпучив глаза. — Ребёнок?! Какой ещё ребёнок?

— Девушка была беременна, — чуть удивлённо и растерянно пояснил врач, явно предполагая, что это не новость. — На десятой неделе, если быть точным.

Занзаса точно током прошибло, голос врача искажался навязчивыми, ничего не значащими помехами. Он напрягся вытянутой струной, сделав глубокий вдох, стараясь сохранить грёбаное спокойствие, к которому никогда не был предрасположен. Но единственное, что хотелось сейчас сделать по-настоящему — проломить докторишке голову о стену, не выполнившему свой долг, испепелить всё вокруг, а что важнее — убить виновницу всех бед — Санторо, что растоптала призрачную надежду, мелькнувшую на задворках похороненной человечности где-то в глубине души.

Новость обескуражила и шокировала всех, Тсунаеши, стоя с открытым ртом, хрипя и кряхтя, не зная, как сформулировать следующий вопрос, хаотично просчитывал в уме недели, не нужно владеть высшей математикой, чтобы понять, что шестнадцать недель назад Аделина уехала с Варией и всё это время находилась только под их всевидящим оком.

Застывший Скуало, потерявший дар речи не меньше других, перевёл взгляд на босса, уже прекрасно поняв, кто был несостоявшимся отцом, и молился, чтобы Саваде хватило ума обойтись без глупых вопросов, рвущихся сейчас из него нечленораздельным кряхтением. Не только Суперби, но и Реборн с Хаято смотрели искоса на босса Варии, догадывались уже давно все, но такого исхода не ожидал никто.

— Но… десять недель назад это же значит… — начал было Савада, но Реборн, уже сложив два и два за ученика, вовремя его одернул:

— Тсуна, давай займёмся арифметикой чуть позже, сейчас есть проблемы и поважнее.

От грохота захлопнувшейся двери Тсуна подпрыгнул, схватившись за сердце. Занзас ударил дверью с такой силой, что не стене осталась на память фирменная трещина. Хранители непонимающими взглядами проводили босса Варии, по чьему лицу тёмными змеями расползались знаменитые шрамы, кричащие о том, что лучше к нему не подходить. Когда следом выскочил и Скуало, Луссурия решил попытать счастья, осторожно спросив, что случилось, но Суперби уже выбежал на лестницу, где скрылся чёртов босс.

Занзас ворвался в комнату ожидания, в единственное место, где его могли оставить в покое, хотя бы на недолгий строк. И с истошным воплем он запустил прорвавшееся пламя ярости, всё это время болезненно коловшее кончики пальцев. Сгусток огня разнёс стоящий на пути шкафчик с медицинскими халатами, обуглив стену чёрным разводом, точно истлевший пепел. Такой невероятный, раздирающий гнев Занзас терзал лишь два раза в жизни: в шестнадцать лет, когда он узнал, что не родной сын Тиметео, и в двадцать четыре в битве с Савадой. Какая ирония, что все его надежды и планы топчут как настоящий мусор. И самое противное, что Скариани не знал, кого именно винить: себя, Аделину, Франческо, или, в конце концов, ублюдка, который её отравил. Всех. Он винил снова всех, но не себя. Поэтому одним ударом Занзас разнёс столик, представив на его месте десяток других лиц, которых он мог обвинить в своём очередном крахе.