Наследие
Шрифт:
Постояв немного в тишине комнаты, женщина взяла с прикроватной тумбочки стопку старых альбомов и направилась на поиски дочери. В соседней комнате ее не оказалось, и Элисон на мгновение замерла, раздумывая на оставить ли альбомы здесь, но все-таки, решив не сдаваться преждевременно, спустилась на первый этаж.
Мелоди она нашла на кухне. Девушка сидела за столом в окружении белого, нетронутого ватмана и десятка листков, исписанных красивым почерком, некоторые фразы были грубо зачеркнуты, а рядом приписаны исправления, сделанные в спешке. Склонившись над дочерью, Элисон
– Думаю это тебе пригодится.
– Старые фотографии? – Мелоди подняла голову и уставилась на мать. – Разве не ты еще пару дней назад утаивала их от меня как живую руку мертвеца, предсказывающую будущее?
– Да, – кивнула Элисон, признавая ее правоту, и села на соседний стул. – Ты все еще моя дочь, и я всерьез намерена защитить тебя от бед, какого бы рода они ни были. И все же, думаю пора нам разобраться в родословной. Какую бы войну мы не вели, я намерена испробовать все средства к спасению.
Осторожно коснувшись одного из листков, женщина вопросительно взглянула на Мелоди и после ответного кивка взяла его в руки. Записи состояли в основном из имен – девушка записала всех, кого смогла вспомнить и объединила по семьям. Но часть родственников никак не вязалась между собой, и стрелки на листах были нарисованы и перечеркнуты несколько раз.
– Элиотт Мартин – это мой дядя. Странно, что ты об этом не знаешь! – воскликнула Элисон. – Он кстати еще жив, один из немногих представителей семьи. Помнишь, он подарил тебе кукольный домик на твое пятилетие?
– Предлагаешь вернуть его обратно? – привычно съязвила Мелоди.
За своим занятием она провела по меньшей мере час и с каждой последующей секундой раздражалась на мать все сильнее – на ее нежелание рассказывать о семье, на то, что родственники наотрез отказываются поддерживать связь, на то, что она совершенно ничего не знает о своем происхождении. Имена в записях были для девушки простым обезличенным набором букв, и злость клокотала в груди от мысли, что им уже никогда не обрести облик реальных людей.
– Может я бы и знала его, если бы мы не скрывались как военные преступники! – выпалила Мелоди и устало опустила голову на руки.
Участливо покачав головой, Элисон погладила ее по спине. Последнее чего бы ей хотелось – это видеть грусть в глазах дочери.
– Давай начнем сначала, – женщина отложила несколько листов в сторону, нашла чистый и вооружилась ручкой. – Вместе напишем кого знаем.
Мелоди не успела ничего ответить, а ее мать уже склонилась над листом, выводя имена: их собственные, ее родителей, старшей сестры и младшей – с мужем и детьми. Немного помедлив, Элисон взяла другой лист и начала вести там список, начиная с упомянутого Элиотта Мартина. Он был ей не родным – женился на Ливии Гренхолм, которая, как и сестры Элисон, едва дожила до двадцати, оставив мужа с грудным младенцем на руках. Имя младенца, Марии, повторившей судьбу матери, тоже появилось на листе. Знать о них Мелоди не могла, ветка оборвалась еще до ее рождения, а Элиотт с годами становился все большим затворником.
– Я знаю, что Ливия
– Самое время внести Ванессу, – тихим благоговейным шепотом сказала Мелоди.
Таинственная родственница вызывала в ее груди невольный трепет. Девушка поражалась внешнему сходству с картиной на втором этаже и в тоже время чувствовала, что схожести в них не было ни капли. Судя по рассказам Аарона в душе Ванессы полыхал пожар – запретная, скрытая ото всех любовь. Девушка подчиняла себе мужчин, и, кто знает, может именно из-за любви она и погибла.
– Да, отец говорил о сестре, – женщина, не раздумывая, написала еще несколько имен. – Феликс и Лайла Остелл – их родители. И что нам это дает?
– Пока ничего, – пожала плечами Мелоди. – Но у меня есть фотографии с кладбища, добавлю даты, может что-то и придет в голову. Помнишь кто из них умер в двадцать?
– Ливия, Шелби, Мария, Шарлотта, – как заученное заклинание произнесла Элисон и, словно испугавшись, что эти имена могут накликать беду, быстро поднялась, делая вид что опаздывает.
– Кстати, – воскликнула ей вслед Мелоди. – Знаешь, что через пару дней в Уотертоне будет ярмарка и конкурс на лучший костюм?
– Предлагаешь надеть Ermanno scervino и поразить всех своей красотой? – вопросительно выгнула брось Элисон, но в глазах ее плескалось веселье, как и обычно в разговорах с дочерью.
– Там все будут одеты по моде двадцатого века, а ты и так выделяешь как бельмо на глазу, – махнула рукой Мелоди. – Подумываю оставить тебя дома.
– Меня? С каких это пор ты у нас посещаешь сельские вечеринки?
– Я удивлена, что у них есть хоть какое-то понятие досуга! К тому же я буду не просто смотреть, но и участвовать.
– Оставь надежды на победу дома – в твоем черном образе из повседневных джинсов и скрывающих красоту кофт тебя даже не выпустят на сцену.
– Что поделать, видимо пугать общественность – это наша семейная черта.
– Постараюсь не умереть, когда увижу тебя в платье. Уверена, что выдержишь?
– Один вечер, пару часов... Выберу юбку подлиннее, чтобы в случае отчаяния можно было спрятать под ней джинсы.
Ножки стула тихонько скрипнули по полу, когда Элисон поднялась, сказав, что собирается в город. Мелоди лишь слегка кивнула и нежно погладила пустой ватман перед собой, готовясь к работе. Скоро, совсем скоро она выстроит древо, впишет не только имена, но и даты, а затем попробует понять, что же происходит в их семье.
Осторожно, стараясь не отвлекать дочь, Элисон притворила за собой дверь и, повернувшись, вздрогнула – в прихожей стоял один из рабочих, добродушный детина с давно нестриженной бородой. Его пальцы нервно перебирали зажатую кепку, но, когда мужчина заговорил, голос ничем не выдал волнения. Однако входная дверь оставалась распахнутой настежь, служа путем отступления в случае внезапной опасности –упоминания о еще одном убийстве или нелепых выходках хозяйки дома.