Наследие
Шрифт:
Намеренно соврав, Элисон впилась глазами в лицо мужчины, но никаких изменений при упоминании пирога не заметила, что разожгло в ней прежнюю злость. Неужели такой заботливый и чуткий, Густав способен проигнорировать ее приглашение на ужин и оставить хозяйку дома без извинений? И все же ни один мускул на его лице не дрогнул. Между ними повисло неловкое молчание, и Густав сделал то, что удивило его самого и заставило Элисон в тайне возликовать, – наконец обратил внимание на ее внешний вид, и взгляд мужчины переместился на грудь, туда, где в глубоком декольте две переплетённые луны касались нежной кожи ложбинки. По щекам мужчины разлился едва заметный румянец, а Элисон, несмотря на клокотавшую внутри злость,
Прошло не меньше минуты, прежде чем Густав отвел взгляд, и в его глазах прочиталось напряжение, выдающее, что думал он о том же о чем и Элисон.
– Тогда что привело вас сюда? – спросил он и сглотнул.
– Вчера вы говорили о мече, о том, что нашли отметку, которую не заметили раньше. Я пришла на нее взглянуть.
– Ах, меч... – брови хмуро свелись к переносице. – Отметка действительно есть, но об этом никому ни слова.
– Не беспокойтесь, я заинтересована в поиске убийцы не меньше вашего. И я умею хранить секреты, – подмигнула Элисон.
Желая показать, что настроена решительно, женщина прошла по кабинету и села в единственный стул – за рабочим столом Густава. В ее профессии ценилось умение подмечать любые мелочи, и попавшие в поле зрения документы на столе и вкладки, открытые на компьютере, тут же отпечатались в памяти. Среди разложенных по аккуратным стопкам бумаг лежали папки с имена ее мертвых родственниц, в том числе и тех, про кого она знала крайне мало - Лайлы и Ванессы, - а также различные отчеты, распечатки звонков и фотографии, которые по всей видимости не поместились на доске. Элисон подметила так же, что до ее прихода Густав изучал на компьютере полицейскую базу, но в строке поиске было вбито не относящееся к расследованию слово «пентаграмма», и страница результатов оставалась пустой.
Заметив, что мужчина сомневается, Элисон включила все свое обаяние, приобретённое за долгие годы работы с людьми. Доброжелательная улыбка, кокетливый взлет ресниц, и дело в шляпе. Женщина не преминула поделиться опытом, и по кабинету разливались рассказы о заказчиках, которые просили держать в тайне, что купленный за огромные деньги Пикассо оказался подделкой, или о музеях, переживающих за свою репутацию и берущих с оценщика обещание не раскрывать никому результаты работы.
– Воспринимайте это как врачебную тайну. Я просто осмотрю меч и исчезну, как будто меня здесь и не было.
Напряжение Густова выдавали сдвинутые брови, но, бросив взгляд в коридор и прислушавшись к тишине, он все же кивнул и вышел, пробурчав что-то о том, что все улики хранятся в другом помещении. Не тратя времени даром, Элисон достала телефон и сфотографировала доску – крупным планом и разные части по отдельности, – после чего снова утроилась на стуле и достала помаду, делая вид, что подкрашивает губы. В таком положении ее и застал Густав. Без лишних церемоний он натянул нитриловые перчатки, предусмотрительно протянув еще одну пару Элисон, снял с меча полиэтиленовый пакет и водрузил его на стол.
– Криминалист уже проверил его на отпечатки, – сказал Густав. – Чисто, ни единого следа. Но все же давайте сделаем вид, что меч не попадал к вам руки, не стоит оставлять на нем следы. И помните, что дали слово, – вы ничего не видели.
Перчатки с тихим скрипом оказались на руках, и, не теряя ни мгновения, женщина слегка передвинула меч. Что-то на кончике лезвия блеснуло в свете одинокой лампы на потолке, и в следующий же миг из женской сумочки показалась маленькая кожаная косметичка. Густав,
– Вижу вы пришли к какому-то выводу. Поделитесь? – нетерпеливо спросил он и бросил еще один настороженный взгляд в открытую дверь.
– Просто потрясающе, что вы заметили знак, – воскликнула Элисон и жестом попросила его подвинуть поближе. – Обычно оттиски со знаком изготовителя оставляют на рукояти, словно выжженное на шкуре животного клеймо, не стирающееся со временем. Но поставить такую отметку на лезвии и не нарушить первоначальную функцию клинка можно только посредством гравировки. При первичном осмотре мы с вами уже выяснили, что меч – это подделка, сделанная кем-то, не очень сведущим в подобных вопросах. Взгляните ближе, отметка значительно пострадала от времени и поблекла, я сказала бы, что нанесли ее не меньше полувека назад.
Склонившись над столом, Густав старательно рассматривал орудие убийства и слушал объяснения, но это стоило ему больших усилий. В воздухе царил запах розы и сандала – духов Элисон, жар ее кожи чувствовался через считанные сантиметры, разделявшие их, а ложбинка между грудей, приподнимающаяся при каждом вздохе приковывала взгляд. Вдобавок ко всему вернулась головная боль, и единственным желанием мужчины, помимо неоправданной страсти, было зажать голову ладонями.
– По-видимому ей даже пытались придать цвет, – продолжала Элисон. – На мече остались следы порошка криминалистов, но глубоко в трещинках можно заметить остатки краски. Что-то темное, синий или зеленый, не берусь определить точно. Но самое важное – это символ! Я долго не могла вспомнить, где раньше его видела. Посмотрите, четыре лепестка образуют крест, едва соприкасаясь друг с другом. Это символ рыцарей святого Лазаря, одного из древнейших религиозных орденов!
Сглотнув и убедившись, что Густав ее слушает, Элисон продолжила:
– Орден был основан в Палестине в 1098 году и принимал в свои ряды больных проказой рыцарей. Стоит ли говорить, что отряды таких воинов с поднятыми забралами наводили ужас на окружающих, боящихся подхватить заразу? Но разумеется меч не может принадлежать кому-то из них, не может даже относиться к тому периоду, – Элисон нетерпеливо побарабанила пальцами по столу в поисках ответов. – Судя по библейским цитатам, мечу, имени Исайя, которым он себя именует... Что если убийца видит себя неким прокаженным отважным рыцарем, что совершает благие деяния в честь Господа? Но чем провинилась наша семья, что он так отчаянно пытается стереть ее с лица земли, лишив главного – женской способности к продолжению рода? Почему именно в нас он видит зло, с которым должен бороться?
В кабинете воцарилось молчание, и вопросы повисли в воздухе. Элисон не ждала объяснений. Изложив свою теорию, скорее для себя, чем для ушей суперинтенданта, она немедленно протянула ему меч и сняла перчатки, собираясь уходить. Ей надо было обдумать все, что удалось узнать, постараться увидеть картину целиком, влезть в голову тому ненормальному, что возомнил себя святым мстителем. Но, приняв меч из ее рук, Густав замер, не давая женщине выйти из-за стола.
– «Ибо слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого: оно проникает до разделения души и духа, составов и мозгов, и судит помышления и намерения сердечные», – процитировал Густав, не сводя глаз с меча в руках.