Наследница Ильи Муромца
Шрифт:
— Летим до Магриба или заберём лошадей?
— Напрямую, — устало сказала я, меланхолично отковыривая кровавую корку с ушей. Волосы превратились в багровый шлем, а руки потрескались, и выглядели как такыр на поле боя.
Ковёр взмыл над руинами, и мы взяли курс на Магриб. Солнце медленно поднималось над горизонтом, но, вопреки логике, становилось всё холоднее и холоднее. На нас осела крупными каплями ледяная роса — на всех, кроме Яги и джинна, разумеется. Но если бабка проигнорировала наше дружное клацание зубами, то джинн смилостивился: поставил посреди ковра миску-самогрейку с бараньим пловом, кувшин
Я обмакнула сладковатую горячую лепёшку в восхитительное кунжутное масло:
— Волшебство!
И в этот момент поняла: не хочу я никуда возвращаться. Пусть это кома, и сон, и бред, но это такой прекрасный бред, что я бы хотела, чтобы он длился вечно…
В этот момент растяпа Саид капнул мне на руку горячее масло:
— Эй, алё! Поосторожнее!
Он начал было извиняться, но я прервала его излияния, вытянув руку вперёд:
— Магриб!
И точно: вдали показалась знакомая дымчато-серая стеклянная стена. А под нами, уже чуть позади, я увидела всадников, во главе которых скакал никто иной, как Ибрагим.
— Джинн, мы можем спуститься?
— Не скажу, что это разумное решение, но — как скажете, капитан. Только ещё немного обгоню…
И вот так, проскакав ещё каких-то двадцать фурлонгов, отряд берберов Ибрагима наткнулся на наш живописный пикник.
Глава 28. Господи, красота-то какая!
Всадники окружили нас, целясь из луков. Надо понимать пустыню: тут могут быть и миражи, и всякие потусторонние твари, которые норовят сожрать твою душу и тело — особенно тело. Здесь каждый второй — людоед, и даже эмир Осейла, как я полагаю, тоже не чужд наслаждениям такого сорта. Вроде ручки младенца, зажаренной в специях и с соусом из креветок. Пустыня не понимает большей части наших моральных метаний. Здесь всё для тебя — ресурс, и ты для других — ресурс. Так что всадники, готовившиеся нашпиговать нас стрелами — обычная человеческая предосторожность.
Ибрагим единственный спрыгнул на песок, и направился к нам.
— Я бы подумал, что видел вас где-то. Такое чувство, что видел. Но, с другой стороны, если память меня не подводит, то вы попадаетесь мне в первый раз…
— Не все, о храбрейший Ибрагим! — это Заариф, полу-эмир, бывший аист.
— Не могу поверить своим глазам! Это мираж? — если вы никогда не видели туарега на коленях (а это почти невозможно), то вот он, шанс. Ей-богу, Ибрагим смотрел на Заарифа такими влюблёнными глазами, что я начала сомневаться в информации относительно наличия «единственной и любимой жены». Заариф, конечно же, поднял своего почитателя с колен и прижал к себе — тоже весьма пылко.
— Это вправду я, Ибрагим. Это я, Заариф! А вот и Саид — тоже целый и невредимый!
Зря он это сказал, потому что Ибрагим, в состоянии аффекта, протоптался грязными сапогами прямо по плову и кофе, чтобы заключить в объятия уже Саида. На этот раз парочка простояла сцепившись ещё дольше.
— Ибрагим, — дотронулся до плеча туарега Заариф, — мы торопимся к моему брату, эмиру Осейла, и хотелось бы попасть туда как можно раньше.
— Я понимаю, —
— Это долгая история о злом и чёрном колдовстве, которое было разрушено вот этими достойными людьми по воле Аллаха.
Вежливый вариант «потом расскажу». Жаль, конечно, что Ибрагим не узнал в нас тех самых путешественников. И ведь каждый раз я предстаю перед ним в каком-то неприглядном виде! То как старик, пахнущий тухлой рыбой, которого везут к чернокнижнику, потому что он запретил себя хоронить. То вот, как сейчас, — вся в кровавой коросте, и тоже — не розами благоухающая. Но, может, это как раз и хорошо, что Заариф торопится к брату? Умоюсь, приоденусь, успею построить глазки… Так, стоп, стоп! Отдайте шальку!
Дальше мы уже путешествовали верхом за спинами туарегов. Заариф, понятно, пристроился за Ибрагимом, обхватив его руками, как пассажир байкера. Хотя там есть правило — держись за ручку, но, увы, у лошадей ручек нет. Так же сидел и Саид, и бабка, и Сэрв. Мелкого кийну пристроили перед одним из всадников, и он, в отличие от остальных, хотя бы видел дорогу. Проблемы возникли только со мной: во-первых, женщина фертильного возраста. Во-вторых, вся в кровище. Среди всадников возник спор, и пока они там гундели, джинн, вскарабкавшийся мне на плечо в виде гусеницы, сказал:
— Шли их барханами. Скажи, что добежишь первая — быстрее лошади.
Я так и сделала. Тот всадник, что закапризничал первым, отказавшись сажать меня на коня, засмеялся:
— Если так будет, я отдам тебе своего лучшего скакуна!
— На кой-мне твой скакун? Ты ещё корову предложи! — туареги захохотали, а всадник разозлился.
— Тогда чего ты хочешь?
— Мне от тебя ничего не надо. Хотя нет… Поклянись, что пойдёшь со мной к эмиру и станешь поручителем моего слова.
— Мудрёно. Но поскольку тебе всё равно не выиграть — обещаю. А ты, если проиграешь, отдашь мне то, что подарит тебе эмир по своей воле без твоей просьбы.
— А ты тоже затейник. Согласна!
Мы ударили по рукам, и кони берберов, взвихрив песок, умчались вдаль.
— Пора! — джинн обернулся вокруг меня синим смерчем, и понёсся по направлению к Магрибу, причём так, чтобы наш пути не пересекались. Зачем портить сюрприз? Когда взмыленные кони отряда Ибрагима прискакали к городским воротам, я уже подпирала стену и со скучающим видом вычищала кровь из-под ногтей кончиком эмирского кинжала.
— А, вы… я уж и соскучилась.
— Сулейман. ты попал! — туареги начали подшучивать над незадачливым всадником, а Заариф, спешившись, сказал:
— Иди за нами, Сулейман-воин, если ты намерен выполнять своё обещание.
— Намерен, — буркнул тот. Ибрагим на прощание опять вдоволь пообнимался с братом эмира и особенно с Саидом (и опять поплакал, что ли), и увёл свой отряд в пустыню, оставив нам сине-белого Сулеймана в качестве временного трофея.
У дворца эмира нас ждали. Не дали помыться, как в прошлый раз. Не вынесли разносолов — только по кувшину воды. И напористо, как муравьи — гусеницу, потащилив покои Осейлы. Тот как раз готовился вкусить апельсинового шербета, но тут нас буквально впихнули в его кабинет.