Наследница Ильи Муромца
Шрифт:
— Разумная какая женщина! — восхитился Маариф.
— Да, гадина та ещё, тебе в пару, — после этих слов наш Аника-воин обиделся и больше не встревал. Алтынбек, кажется, задумался о том, что же ему и вправду надо в этой жизни сделать. А главное — как. И вот пока мы, перестав шипеть как змеи, сидели, а молчании под болотным деревом и считали бутоны и светлячков, к нам, наконец, подошёл кийну. Да не один: в кильватере лисёнка шла высокая, стройная аистиха в красных сапожках, с ярким длинным клювом и умными глазами.
— Госпожа Щеголиха? — привстала я.
Аистиха
— Бабушка, спроси, не видала ли она несколько лет назад двух странных аистов, которые не умели кормиться, летать и танцевать? — попросила я. Яга вызверилась:
— Напрямую у зверёнка спросить не желаешь?
— Нет. Ты на языке кийну говоришь, а он в таком виде лучше звериный понимает, чем человеческий.
— Будь ты неладна, поляница! — бабка закряхтела, зашипела, потом закрякал кийну. Аистиха прикрыла глаза, встала на одну ногу и застыла. Минут через десять Сэрв спросил:
— Спит, что ли?
— Не спит! — бабка треснула его по затылку, будто нашкодившего огольца. — Аисты помнят каждый день своей жизни, и им нужно время, чтобы всё отмотать. Вот ты, мурмолка, можешь сказать, кому устраивал каверзу два года назад в первый четверг лета в три часа пополудни?
— Да откуда?! — чуть не испугался чёрт.
— Вот. А аист — может. Но надо дать ему время…
Госпожа Щеголиха вышла из транса через пятнадцать минут. Я не буду перескакивать со щёлков и шипений на человеческий язык, лучше изложу историю так, как она вошла в анналы эмирата Магриб. На века вошла, заметьте! Да и в мифы и легенды других народов проникла в разных видах. Вот, что рассказала нам госпожа Щеголиха, мастер танца Болота Трёх Кувшинок.
«Это было восемь гнездовий назад. Я была тогда молода, но уже пользовалась заслуженным уважением мастеров танца. И тогда, ранним утром, я увидела, как по болоту бредут два человека, достают что-то из перевернутого листа кувшинки, суют в нос и выкрикивают странные слова. Я спряталась в камышах, и долго там сидела, но люди так и не прошли мимо. Зато на полянке для прыжков я увидела двух молодых аистов. Но вели они себя как птенцы! Ни один из них не мог стоять на одной ноге, элегантно вытягивая вторую назад и расправляя крылья. Да они даже ходили, шатаясь. Я подошла к ним и спросила, как их зовут:
— Калиф, — ответил тот, что был помоложе и потоньше.
— Визирь, — сказал второй, и оба расхохотались, потому что забыли свои имена, и им это показалось ужасно забавным.
— Прекрасная птица, — сказал тот, что назвался Калифом, — нет ли здесь чего-нибудь перекусить? Я удовлетворился бы даже лепёшкой с мёдом, если нет жареного ягнёнка!
— Вы умалишённые, — ответила я с достоинством. — Мы не едим человеческую пищу!
— Вы-то, может, и не едите, а мы — люди, и нам по нраву еда для людей, — пояснил Визирь.
И тут я поняла, что они считают себя не аистами, а людьми.
— Давно ль вы смотрели на себя в зеркало? — они посмотрели на меня так странно, будто я предложила им выщипать все перья и бегать
— А зачем? Я прекрасен, как рассвет, — заявил Калиф.
— Так посмотрите! — я топнула по глади воды, и, когда она успокоилась, оба аиста посмотрели в неё.
— Ой! Дурацкая птица разевает клюв! — закричал Калиф.
— Второй аист выглядит благородно, но у него глупое выражение глаз! — ответил Визирь.
И так они смеялись сами над собой, пока не догадались, что в отражении — они сами. К моему удивлению, они обрадовались, и стали просить меня научить их летать, танцевать, ходить по болоту и добывать еду. К сожалению, они так и не смогли научиться есть лягушек и червей, с трудом проглотили по жалкой рыбёшке. Не хочу вас расстраивать, но мне кажется, что они давно погибли от голода. Поев рыбы, они начали настаивать на уроках танцев — два часа я учила их правильно ходить, кланяться и подпрыгивать, и в конце концов Визирь и Калиф смогли исполнить простенький птенцовый менуэт, но и только. Потом ещё час мы потратили, чтобы научиться летать.
— Я устал, — сказал Калиф Визирю. — Хочу домой!
— Полетели! — ответил Визирь, и они оба расхохотались. А я слышала, что, когда ты заколдован, нельзя ни петь, ни смеяться, ни есть любую пищу. И я напомнила им об этом.
— Ерунда! — закричал Калиф. — Мурбарак!
И ничего не произошло.
— Ваше величество, вы неправильно произнесли слово, — крикнул Визирь. — Мобортур!
И снова ничего не произошло. Битый час они ходили по болоту, кланялись, приседали, бормотали странные слова, но так и не вспомнили заклинания — они забыли его, как только откусили первый кусочек рыбы, рассмеялись первым смехом, станцевали первое па. Оба аиста сидели на кочке и рыдали. Мне стало жалко их, и я посоветовала, пока ещё не село солнце, лететь на восток, к развалинам старого дворца падишахов. Там, среди камней и лиан, жила мудрая сова, которой были ведомы все тайны мира.
Аисты послушались меня, и улетели. Но никаких вестей о них с тех пор так и не было».
Госпожа Щеголиха закончила свой рассказ, и бабка, порывшись в мешке, вытащила горсть сушёных обрывков мха. Полила их болотной водой, что-то шепнула, и вот уже у наших ног прыгают молодые сочные лягушата. Всплеснув от счастья крыльями, госпожа Щеголиха быстро склевала свою плату за интересный рассказ, а мы уставились друг на друга.
— Ну? — спросила Яга. — Что там говорится в твоей сказочке дальше?
— В том-то и дело, что в сказке аисты пробрались на тайное собрание колдунов, услышали похвальбу колдуна и забытое слово, полетели в свой город — Багдад, кажется, — и там превратились обратно в людей. Колдуна же казнили. Но, как видим, Мутабор до сих пор бродит по земле, а аисты так и не вернулись.
— Так это не тот колдун! — резонно заметил Сэрв.
— Неважно. Слово — то самое, а это значит, что так или иначе, но мерзкий карлик связан с тем самым Кашнуром, который заколдовал калифа-аиста. Осейла же сказал, что Мутабор украл книги Кашнура у Мисры, или наоборот. Суть в том, что он владеет тем же заклятием, что и в сказке.