Наследница Кодекса Люцифера
Шрифт:
– Спасибо, преподобный отче, – едва слышно прошептала она.
Александра взяла Вацлава за руку и подтолкнула к двери. Снаружи она остановилась и задержала его руку в своей.
– Давай не будем прощаться на такой ноте, – предложила она. – Когда я поняла, что вы с Мельхиором отправились за мной и мамой, будто мы не в состоянии сами о себе позаботиться, я сначала рассердилась, но теперь знаю, что без твоей поддержки никогда не решилась бы попробовать спасти руку Лидии. Я благодарю тебя… – она сжала его пальцы и заглянула ему в глаза, – я благодарю
– Ты лжешь, – сдавленно произнес он.
– Прощай, Вацлав. Молись за мир и за то, чтобы мы увиделись вновь в тот день, когда вера, надежда и любовь одержат окончательную победу.
Она хотела забрать у него свою руку, но он удержал ее, а затем привлек к себе и обнял. Сердце его колотилось как бешеное. Она сначала была напряженной, как доска, но затем неожиданно ответила на его объятие. Слезы навернулись ему на глаза. Он еще сильнее прижал ее к себе, и она не отстранилась.
– Ты лжешь, – хрипло повторил он.
– Все лгут, – услышал он ее неясный ответ.
Он с трудом понял, о чем она говорит.
– Хочешь ли ты услышать правду, Александра? Правда состоит в том, что я не колеблясь…
– Молчи, – выдавила она.
– Нет, дай мне сказать. Ты только думаешь, будто знаешь, как я отношусь кое к чему. Но я бы сразу…
Она отшатнулась и так грубо оттолкнула его, что он сделал несколько шагов назад и ударился спиной о стену.
– Не говори этого! – прошипела она. – Никогда не говори! Даже не думай!
– Но почему?
– Потому что тем самым ты перекладываешь на меня ответственность за то, что твоя жизнь была ложью! Или ответственность за то, что ты превращаешь ее в ложь. Да как ты смеешь так со мной поступать!
Она резко развернулась и выбежала из анфилады комнат, которая вела к постели Лидии. Вацлав остался стоять с ощущением, что у него только что вырвали внутренности. Он с изумлением понял, что Александра действительно совершенно точно знала, что именно он хотел сказать. Она всегда знала это. Она знала это еще до того, как он сам это понял, – вот в чем состояло все безумие данного открытия. Скажи только слово (хотел он крикнуть ей), скажи только слово, и я сброшу свою рясу и отрекусь от обета, выйду из состава ордена, вернусь обратно в мир… ради тебя. Ради тебя одной. Скажи только слово…
Но она не позволила ему произнести эти слова. Это был его подарок ей; она знала о нем все время, но отвергла, прежде чем он успел вручить его.
Возможно ли выставить себя большим глупцом? Возможно ли совершить большую глупость, чем надеяться несмотря ни на что?
Он медленно тронулся с места, но чем дальше он уходил, тем быстрее становились его шаги, и когда он добрался до последней комнаты, ведущей на верхнюю лестничную площадку, он уже бежал. Пока что у него не было более неотложной задачи, чем убраться из этого дома как можно скорее.
На середине лестницы он встретил одну из служанок, которая испуганно взглянула
– Где… где мне найти хозяина? – спросил он.
– В большом зале на первом этаже. Там, где раньше, должно быть, находилась контора…
– Хорошо! – Вацлав кивнул и, тяжело ступая, прошел мимо нее. И тут, с сильным опозданием, он вспомнил о том, кем является. Он остановился и повернулся к ней. – Да благословит тебя Господь, дочь моя.
Служанка перекрестилась и опустила глаза.
– Благодарение Иисусу Христу.
– Аминь.
Вацлав слышал голоса в большом пустом помещении, но он был настолько занят самим собой, что вошел не задумываясь. Разговор стих, и он понял, что помешал. Андреас и Мельхиор Хлесль стояли друг напротив друга, ближе, чем бывает при обычной беседе. Постепенно ему стало ясно, что улыбки, которые они нацепили, увидев его, были фальшивыми и что лицо у Андреаса покраснело и распухло, а Мельхиор весь скособочился. С первого взгляда казалось, что они спорили из-за огромной кучи полусгнивших конторок и плетеных перегородок в задней части комнаты, но Вацлав догадался, что причина их горячности кроется кое в чем другом. Лицо у него покрылось румянцем.
– О, – смущенно произнес он, – о… простите. Я просто хотел…
Андреас обошел младшего брата и протянул руку. Его голос сочился приветливостью.
– Преподобный отче, мне очень жаль, что ты уже хочешь нас покинуть.
– Только монахи называют меня «преподобный отче», – вздохнул Вацлав.
– Прости, кузен – это из уважения к твоей рясе.
– Это из воловьего упрямства, – буркнул Мельхиор.
Андреас резко развернулся и нервно похлопал брата по плечу.
– Ха-ха-ха! Дружище! Только тебе дозволяется безнаказанно говорить мне подобное! – Он так широко улыбался, будто ему за это платили.
Вацлав сделал шаг вперед и обнял Андреаса, тем самым так выбив того из равновесия, что у него даже краснота с лица сошла.
– Береги себя и своих близких, Андреас. Александра спасла Лидию – доставь ее и всех остальных домой.
– Мог бы и не говорить мне об этом, кузен. Ха-ха-ха! – Его смех прозвучал еще агрессивнее, чем бормотание Мельхиора. – Господь свидетель, ты хотел как лучше, когда приехал сюда. Жаль, что ты на самом деле ничем не сумел помочь. Я надеюсь, ты не обижаешься за это на нас.
– Я рад, что приехал, – возразил Вацлав и почувствовал, что его собственная улыбка тоже внезапно стала деревянной.
Мельхиор обнял Вацлава, опередив его в этом.
– Увидимся в Райгерне, – тихо произнес он.
– Но ты ведь проводишь Андреаса и его семью в Прагу?
– Конечно. Я только подумал… что как-нибудь потом мы обязательно встретимся в Райгерне.
– Конечно, – согласился Вацлав.
Андреас нетерпеливо посмотрел на него, затем сложил руки и опустил голову. Для старшего сына дома Хлесль это был почти тонкий намек на то, что, с его точки зрения, пора уж и честь знать.