Наследница огненных льдов

Ванина Антонина

– Постой, – воскликнула я и подбежала к ней. – То, что я видела, это ведь было на самом деле, да? Когда-то давно я видела это собственными глазами, но забыла?

– Что отвергает разум, сердце не забывает, – ответила она. – А ты хотела об этом узнать, пусть никогда и не спрашивала. Вот теперь знаешь. Живи с этим.

Она развернулась, чтобы идти в сторону моря, но я снова нагнала её, чтобы попросить:

– Пожалуйста, помоги. Ты и вправду великая шаманка. Значит, ты одна можешь помочь моему дяде вернуться домой. Он идёт к оси мира, к Чум-горе под Ледяной звездой, а все говорят, что там живут злые духи, и они погубят его.

– Они не духи, у них есть плоть и кровь. Их глаза черны, как северная ночь.

– А ты можешь сказать им, чтобы они не обижали

дядю Руди и отпустили его домой?

– Отпустят, но только если дать им выкуп.

– А что за выкуп?

– Тебе принесут его, если заночуешь на острове.

– Это ведь остров Вечной Осени, так?

– И вечных надежд. Надейся на лучшее, и оно обязательно сбудется.

Сказав это, она ушла, и я не стала её больше останавливать. Зачем, ведь я нашла могущественную шаманку, как и наказала мне Рохаган. Она должна помочь дяде Руди, колдовством или ещё чем. Но для этого мне нужно заночевать на острове. Ладно, я не понимаю, зачем это нужно, но обязательно сделаю.

Эспина уговаривать на ночёвку долго не пришлось. Он не возражал, вернее, совсем ничего не сказал и побрёл к месту нашей стоянки. Что же за видения выудила шаманка из закоулков его сознания? Тоже связанные с матерью? А ведь у Эспина она умерла два года назад. Внезапно заболела и очень быстро угасла.

После ужина мы залезли в палатку и Зоркий вместе с нами. Я теребила пока ещё шелковистую шерсть моего пушистика и не сводила с Эспина глаз. Наконец ему надоело молчать, и он признался:

– Когда с мамой случился удар, меня не было в столице. По поручению фирмы я тогда отправился в Хаконайское королевство. Неделю туда, неделю обратно, ещё пять дней в их порту. В общем, вернулся я уже в день похорон, и с тех пор всё жалею, что не побыл с ней в последние часы и дни, не смог попрощаться. А теперь могу уверенно сказать – всё видел и всё сказал, пусть это и была картинка, словно в кинематографе, и мама меня не слышала.

– Слышала, – возразила я, – она знает, что ты её любишь. Пусть она ушла, как здесь говорят, к верхним людям, но она всё равно видит тебя и слышит.

– Что-то мне подсказывает, у аборигенов немного другие представления о загробном мире, ну да ладно. А что видела ты? Наверное, родные края, большую семью и фруктовые сады?

Собравшись с мыслями, я рассказала Эспину о своём видении, стараясь не упустить ни одной детали. Я вспоминала образы и ощущения, и теперь не только до разума, но и до сердца начало доходить, что я видела тот самый день, когда моя родная мать была сожжена заживо на погребальном костре моего отца. Старший брат Аджай, старшая сестра Джия, младший братик Биджу и я остались сиротами, а всё из-за какого-то изуверского обычая и веры в загробный мир, где всякая жена и после смерти должна прислуживать своему мужу.

Из-за чего умер мой отец, я так и не поняла, а вот маму заставили пойти на страшную и мучительную смерть окружавшие её люди. Не ей была нужна эта жертва и тем более не мёртвому отцу – крови жаждали селяне, соседи, родственники. Не скажи они маме, что её дети не останутся без заботы и крова, она бы ни за что не стала расставаться с жизнью, я в этом уверена. Но старшие родственники только на словах обязались заботиться обо мне и братьях с сестрой, а на деле меня объявили лишним ртом, опоили каким-то сонным зельем, положили в ящик для фруктов, прикрыли пальмовыми листьями и отнесли вместе с апельсинами и персиками на торговую шхуну. И то, что я не умерла в те дни, не что иное как чудо.

– Моё настоящее имя – Маджула, – поделилась я с Эспином. – У меня действительно была большая семья, но вот я им оказалась не нужна. Та старуха заставила маму убить себя ради глупого суеверия, на потеху публике. А мама не хотела умирать, она нас любила, она хотела остаться с нами и жить для нас. Но старуха ей не дала. А что, если это была моя родная бабушка, мать отца? А мои братья и сестра, интересно, сейчас они помнят обо мне, помнят, что у них была младшая сестра Маджула? Они сами-то живы, или старуха их тоже посчитала лишними ртами и отвела в лес к диким зверям на съеденье?

Я так разволновалась

из-за собственного рассказа, что не заметила, как моё тело начала сотрясать нервная дрожь. А ведь я всегда надеялась в душе, что мои родители живы и здоровы, но теперь мне открылась ужасная правда, и я не знаю, как с ней смириться.

– Не терзай себя, – сказал Эспин, – тебе было четыре года, и хорошо, что ты напрочь позабыла, как твоя мать страдала на твоих же глазах. Жаль только, что сегодня тебе пришлось обо всём этом вспомнить. До чего же дикие нравы до сих пор царят в некоторых сарпальских деревнях, просто в голове не укладывается. Женщина там что-то вроде личной собственности мужа. В стародавние времена тромских и делагских королей закапывали в их могилах вместе с конями, колесницами, мечами и луками, чтобы в загробной жизни они продолжали быть отважными воинами в полном боевом облачении. А в нынешнем Сарпале любому мужу готовит, прислуживает и греет постель жена, и после его смерти она от этих обязанностей свободна не станет. Интересно, вдовцы тоже кидаются на погребальные костры к своим жёнам? Отчего-то мне кажется, что нет.

– Мама не хотела умирать, – повторила я, продолжая прокручивать в голове ужасное виденье. – Если бы не старуха и те люди вокруг, она бы выбрала детей, а не смерть.

– Всё, Шела, хватит об этом думать, не накручивай себя.

– Как я могу не думать? Где-то далеко на юге за морем живут мои братья и сестра. Аджай уже взрослый мужчина, Джию, наверное, давно выдали замуж, а Биджу ещё подросток. Интересно, как они там? Они вообще живы? Или старуха их извела?

– Если хочешь, когда вернёмся домой, я подниму архивы компании и выясню, куда тринадцать лет назад заходила шхуна дяди Рудольфа. Наверняка сохранились бумаги с названием деревни, где закупались фрукты, или хотя бы приблизительные координаты маршрута. Сарпаль, конечно, довольно закрытая страна, но если постараться, то можно получить разрешение на въезд. Мы можем нанять переводчика и съездить в твою родную деревню, чтобы отыскать твоих братьев и сестру. Думаю, они очень сильно удивятся, когда увидят тебя. И, наверняка обрадуются.

– Нет, – поспешила я прервать Эспина, – ни за что не ступлю на землю, где убили мою маму. И людей, которые толкали её на погребальный костёр, я видеть тоже не хочу.

– А как же братья и сестра?

– Эспин, мне страшно, - честно призналась я. – Я боюсь, что родственники поступили с ними не лучше, чем со мной. А если они отдали Аджая и Биджу в какой-нибудь рудник? Я слышала, золотоискатели в Сарпале умирают, если не от тяжёлой работы, то от ножа другого золотоискателя, который задумал отнять утаённый самородок и не важно, был спрятанный кусок золота на самом деле, или нет. А моя сестра Джия, что если её выдали замуж ещё девочкой, лишь бы поскорее от неё избавиться? Я слышала, в сарпальских деревнях бедные семьи нередко так поступают. А какой может быть жизнь у незрелой девочки рядом со взрослым мужчиной? Гарантированная смерть от ранних тяжёлых родов, вот и всё. Нет, Эспин, я не поеду в Сарпаль, я не хочу ещё раз потерять своих близких. Лучше я останусь на островах, но буду представлять, что мои братья и сестра живут обычной деревенской жизнью, собирают фрукты и продают их заезжим торговцам, чем узнаю горькую правду об их подлинной судьбе. А она обязательно будет горькой, с такими родственниками, что были у нас, иначе быть не может.

– Что ж, может, ты и права, - признал Эспин. – В конце концов, судьба дала тебе шанс на новую жизнь и новое имя. Уж не знаю, что тебя ждало бы в Сарпале, если бы та семейка не уложила тебя в ящик для фруктов, а здесь и в столице у тебя всегда будем мы, твоя вторая и настоящая семья – Кроги и Мелинги. Как ты была частью нашего клана, так ты ею и останешься.

– Твой отец иного мнения, – кисло заметила я.

– Мой отец просто бесится из-за ускользающего наследства дяди Рудольфа. Так что не обращай внимания, он в меньшинстве. Все остальные всегда относились к тебе хорошо. А во мне так тем более можешь не сомневаться. После всего пережитого здесь, для меня теперь нет роднее человека, чем ты.