Наследница огненных льдов

Ванина Антонина

– Но ты же не знал…

– Это ты не знаешь моего отца. Ему объяснять что-либо про чувства и зов сердца бесполезно. В последние годы он разрабатывал проект, как имперским судам в обход хаконайцев первыми получить право заходить в порт Запретного острова, а не только на ограниченную полоску побережья восточной сатрапии.

– Что ещё за Запретный остров? – не поняла я.

– Эх ты, – пожурил меня Мортен, – это столица твоей далёкой родины, клочок суши в укромном заливе южного континента, куда лет двести назад после победоносных завоеваний удалился верховный царь объединённого Сарпаля. Ещё никто из иностранцев не посещал Запретный остров, личная гвардия царя за этим жёстко следит. Никаких дипломатических визитов или встреч с иностранными монархами. А наши императоры уже лет сто только и делали, что мечтали о прямых переговорах

с верховным царём и о новых торговых преференциях. Хаконайцы, собственно, мечтают о том же, вернее им хочется опередить нас с прямыми переговорами, а лучше отобрать у Тромделагской империи право вести торговлю с восточным берегом Сарпаля. Вот такая вот большая политика. И как нарочно этой весной Хельга находит в кабинете отца план дворцового переворота на Запретном острове с именами заговорщиков и пометками о выплаченных вознаграждениях. Теперь понимаешь, в каком положении оказалась моя семья, когда хаконайцы получили достоверное свидетельство, что тромделагская империя планирует убить верховного царя и поставить на его место нового проимперского наследника? Когда они передадут эти планы сарпальцам, это будет конец, конец деловой репутации империи в Сарпале, конец карьере отца, конец мне. Когда отец сказал, чтобы я проваливал из Флесмера и не показывался ему на глаза, пока не закончится расследование, я думал, что отсижусь на Полуночных островах, да ещё и с пользой для дела. Но в Сульмаре ко мне пришёл человек из погранслужбы и заявил, что из столицы телеграфом ему передали донесение. Хельга дала новые показания и заявила, что все восемь лет я вёл сбор информации о положении погранзастав на Полуночных островах и через неё передавал эти данные хаконайцам. А ещё она заявила, что это я рассказал ей о Великой полынье, о том, что свободный ото льда участок моря тянется на запад от островов, после чего она передала эту информацию хаконайцам, а их флот нашёл восточную оконечность полыньи и теперь без особых препятствий рыбачит в наших водах. И ведь эта подлая психопатка права, я ей рассказывал и про полынью, и про острова, и обо всём, что здесь видел, потому что думал, ей действительно интересно слушать о наших с Аймо приключениях на северных островах. А получается, она просто собирала разведданные, а я, стало быть, ей их предоставил. И попробуй теперь доказать, что сделал я это неосознанно. В общем, ты спрашивала, почему я не собирался возвращаться во Флесмер? А что меня там ждёт? Тюремная камера по соседству с клеткой, где сидит Хельга? Недолго нам быть соседями. Уверен, через год или два её обменяют на кого-нибудь из наших шпионов, кого поймали в Хаконайском королевстве, и она уедет к своему любовнику, начнёт новую жизнь, о которой мечтала. А меня никто ни на кого не обменяет, я никому не нужен, потому что честно служил родной империи. Вот поэтому пусть всё катится в пекло. Здесь я хотя бы спокойно помру. Прямо, как и хотела контрразведка. И отец.

– Не говори так, ни один родитель не может желать смерти своему ребёнку.

– Откуда тебе знать?

Он прав, я не знаю, чего могут желать родители, а чего нет. И всё же есть грань между служебным и личным, которую невозможно переступить.

– Просто поверь, – сказал Мортен, – интересы государства для государственных мужей куда важней родных детей. Если выбирать между сыном и процветанием многих поколений тромделагцев, что появятся на свет после нас, чаша весов перевесит не в пользу одного единственного человека просто из соображений арифметики. Отец всегда был верен интересам империи. Ему проще согласиться с тем, что я тоже хаконайский шпион, лишь бы на этом расследование закончилось и его самого не привлекли к ответу, а признали жертвой. Ради империи отец должен остаться на свободе и закончить то, чему отдал многие годы жизни, раз того требуют интересы государства.

Мне не хотелось ничего отвечать на это признание. Что тут можно сказать? Что мне жаль, что Мортену не повезло с семьёй? Мне и вправду жаль, а Мортену и вправду не повезло. Но какое теперь это имеет значение? Холод пробирает до костей, тент тяжелеет с каждой минутой. Я так устала, что хочу закрыть глаза и больше не просыпаться. Пусть неизбежное случится как можно скорее, а я буду счастлива провести последние минуты жизни с тем, кого полюбила всем сердцем. Надеюсь, сейчас он чувствует то же самое и больше не вспоминает о предательнице Хельге. Ему нельзя о ней думать,

в этот час его сердце должно остаться свободным от тоски и ненависти.

Глава 100

Не думала, что проснусь. А ещё я не думала, что смогу откопаться из-под заваленного снегом тента. Мортен помог мне и Зоркому выбраться наружу, а там нас ждала метель, которая и не думала кончаться.

И снова эти дни борьбы со стихией ради одной лишь борьбы. Метель то затихала, то поднималась с новой силой, а мы просто шли, насколько хватало сил, чтобы упасть как подкошенные, завернуться в брезент и гадать, переживём ли мы очередную ночь или нет. Теперь я боялась одного: что однажды проснусь, а вот Мортен нет.

Когда в один из дней стихший ветер позволил установить палатку, мы сидели внутри, обогревая её одним лишь нашим дыханием и доедали последний сухарь. Канистра с керосином опустела уже давно, в продуктовом рюкзаке болтались лишь чашки с мисками. Всё закончилось, и только Зоркий пока не мог этого понять. Он ещё пытался время от времени рыскать по льду в поисках хоть какой-нибудь добычи, но в этом забытом всеми северными духами краю мы уже давно не видели не то что морских медведей, но даже песцов.

Холод в палатке сковывал тело и разум, даже мысли еле вертелись в голове. На ум упорно приходил давний разговор о пеших экспедициях к оси мира и спрятанных ящиках с продуктами. Где же они могут быть, на каких льдинах и куда отдрейфовали? Нет, мы не найдём эти ящики, а даже если и набредём на них, то пройдём мимо, не заметив их под снегом. Остаётся только одно – Мортен уже говорил об этом, вспоминал командира Толбота и тот способ, с помощью которого он добрался до спасительного ледокола.

– Мортен, ты съешь меня?

Эти слова вырвались сами собой. Вначале я не поняла, что произношу мысли вслух, а после я долго ждала, когда Мортен соизволит мне что-нибудь ответить. В темноте я не могла видеть его лица, видела лишь опущенную голову и слышала редкое, но тяжёлое дыхание.

– У меня шестерёнки еле вертятся в голове, не могу придумать для тебя остроумный ответ, – наконец произнёс он. – Поэтому скажу просто – нет.

– А Зоркий? Мы съедим его?

Признаться, я бы не хотела этого делать, да и не смогла бы. Хорошо, что и Мортен придерживался схожего мнения:

– Пусть ещё поживёт, сколько сможет. Нас его мясо не спасёт.

Внезапно что-то ударило по ноге – это Зоркий хлестнул меня хвостом, пока Мортен гладил его, а он радостно вилял ему в ответ. Бедняжка, как же жестоко мы с ним поступили. Я отправилась во льды, чтобы спасти дядю Руди, Мортен не хотел оказаться в тюрьме, потому и решился на смертельно опасное путешествие. У нас двоих были весомые причины оказаться там, где мы сейчас и оказались. Но ведь Зоркий не собирался умирать, он не для того шёл за нами, не для того согревал нас своим теплом и защищал от медведей, чтобы в итоге замёрзнуть и умереть с голоду. Он же нам верит, думает, что завтра я дам ему целый сухарик, а может быть даже и кусочек мяска. Но мне придётся обмануть его доверие в который раз… До чего же собачья преданность слепа. Не всякий человек получает её по заслугам.

Бесконечная ночь светилась синей дорожкой сияния, что тянулась строго на север, будто манила идти дальше и дальше точно под ней к недостижимой цели. Холод, он пронизывал всё насквозь, забирался под одежду, под кожу, глубоко в нутро, обжигая лёгкие, отнимая последние силы.

Я потеряла счёт времени. Часы дяди Руди давно перестали идти, а у меня не получалось снова их завести. Привалы мы устраивали, как только один из нас чувствовал, что нуждается в отдыхе. И всё чаще первым в отдыхе нуждался Мортен.

Он быстрее меня терял силы, растрачивая их на ходьбу и нарту, которую приходилось тащить за собой. Я видела, как ему тяжело, как огонь жизни постепенно угасает в его глазах. Мортен всё реже заговаривал со мной и полностью погрузился в свои думы. Мне стало страшно, и этот страх не покидал меня ни минуты, что мы плелись вперёд, особенно, когда началась метель и всё вокруг заволокло белым маревом.

Ветер дул в спину, но от этого не становилось легче. С каждым шагом дышать было всё трудней. Уже не осталось сил держаться на ногах, но я решила, что буду идти, пока сознание не покинет меня. Не хочу сдаваться. Пусть меня подведёт тело, но не воля. После всего, что было, я не вправе в последнюю секунду изменить своей мечте.