Наследница
Шрифт:
— О! Польша, несомненно, славится женской красотой! Разве мадмуазель Соколинская не является самым очаровательным подтверждением этому? — галантно ответил находчивый политик.
— Благодарю за очередной комплемент, сударь, — засмеялась Элен. — Правда, как раз я-то с вами поспорила бы по этому поводу. В любой стране есть множество красавиц, заслуживающих восхваления. Нужно только уметь их видеть.
— В этом-то и дело, — барон с удовольствием ввязался в приятный спор. — В других странах красавиц нужно ещё уметь увидеть, как вы точно заметили, а в Польше
— Вы говорите очень приятные вещи, но всё же, если серьёзно: что польское вам по душе? Кроме женщин, — поддержала Элен вопрос Юзефа.
— Серьёзно? — барон перестал улыбаться. — Мне кажется, Польша — страна учёных. Многие люди приезжают к вам из других государств для того, чтобы учиться. Думаю, это немало, не правда ли?
— О, да! — ответил Юзеф.
— А что вам не нравится? — задала очередной вопрос Элен.
— Где? Здесь, в России?
— Ну, хотя бы здесь.
— Холод, — де Бретон даже плечами передёрнул, произнося это слово. — Немыслимо холодные зимы! А лето? Разве это лето? Сыро и ветрено, — пожаловался он.
Элен усмехнулась:
— Счастлива та страна, к которой политик может предъявить только такие претензии.
— Политик? Нет, это претензии человека, который вынужден здесь жить. Конечно, политика в этом тоже замешана, так как, если бы не дела, я бы тотчас вернулся на родину, ни дня лишнего здесь не остался бы, — у него в глазах появилось мечтательное выражение. — Не понимаю, как тут можно жить!.. А вы? Что держит вас в Петербурге?
— Меня? Любопытство. Я много слышала о России и решила посмотреть сама, что из всех слухов правда, а что — нет. А начинать знакомство со страной вполне естественно со столицы.
— И когда же вы планируете возвращаться?
— Думаю, ещё не скоро. Вот придёт зима, наступят рождественские праздники. Я очень хочу отпраздновать Рождество здесь, в Петербурге.
— Здесь нет того великолепия, как в других странах, Россия — православная страна и не имеет…
— Сударь, я тоже православная, — перебила его Элен. В её голосе послышались прохладные нотки.
— Православная?.. — барон смотрел на неё в замешательстве. — Но ведь Польша… в Польше католическая вера.
— В основном — да, и найти место, где я смогла бы молиться, было нелегко. Поэтому я всегда мечтала, как войду в настоящий большой храм, как там будет красиво и торжественно, особенно — в такой праздник…
— Вы сказали «в настоящий храм». А где же вы молились в Польше?
— Часто просто дома, перед иконами. Но время от времени я ходила в молельный дом. Это не церковь, а обычный дом, где живёт священник. Одна из комнат превращена как бы в маленький храм. В ней священник проводит службы. Там можно окрестить ребёнка, исповедаться, причаститься… Туда мы и ходили на праздничные службы.
— Мы? То есть, вас было много?
— Почему было? В Польше немало православных христиан.
Барон с удивлением смотрел на Элен и молчал.
— Что вас так поразило, сударь? — подняла
— Ваш сарказм ни к чему, мадмуазель Елена. Просто я не встречал ещё ни одной женщины, похожей на вас.
— Ну, все мы разные, вряд ли можно рассчитывать найти двух людей, привычки и вкусы которых совпадали бы полностью.
— Нет-нет, я сейчас о другом. Вот возьмём, хотя бы сегодняшнее происшествие в лесу. Я сейчас мысленно перебирал женщин, с которыми был когда-либо знаком, и не смог вспомнить ни одной, которая повела бы себя в подобной ситуации так, как вы.
— О чём вы?
— Я не заметил у вас ни тени страха, ни намёка на брезгливость или отвращение. Вам не стало дурно, у вас не было истерики. Это удивительно, не находите?
— Месье Пьер, я не понимаю вашего удивления. Мне знакомы все те чувства, которые вы перечислили, но… Страх? Страх я испытываю, как и все, только одни показывают его всем, даже как будто кокетничают этим (причём не только женщины), а другие научились прятать его зачастую даже от самих себя. Отвращение? Отвращение у меня вызывает необъяснимая, неоправданная жестокость человека, наслаждающегося физическими страданиями других… Ну, и ещё — испорченная пища. Что же касается истерики, то я думаю, просто есть разные люди, с разным характером. У одних истерики — бывают, у других — нет. Я отношусь ко вторым. Это не заслуга, а данность.
— Но всё же, когда молодая девушка впервые видит убийство, смерть…
— А почему вы считаете, что впервые? — опять перебила Элен, и барон не нашёлся, что ответить.
Де Бретон ушёл. Элен тоже намеревалась уйти к себе, когда Юзеф внезапно спросил:
— Ты не заметила ничего странного в его поведении?
— Странного? Нет. По крайней мере, не больше, чем всегда.
— А вот мне показалось, что слишком много было сегодня совпадений.
— Каких? — Элен снова прошла от двери к дивану и села.
— Посуди сама, — Юзеф стоял напротив неё, сложив на груди руки. — Барон с самого начала говорил, что не собирается принимать участия в гоне, а рассчитывает провести время с нами. Заметь: он ещё ни разу не отказывался от охоты, и отзываются все о нём, как о большом любителе этого развлечения. Якобы он даже говорил, что если бы не охота, то делать в России было бы и вовсе нечего. Теперь: по лесу нас вёл он сам.
— Ну, это-то, положим, не так. Мы все были рядом. Скорее, нас вели наши лошади, которым предоставили свободу выбора.
— Да? А ты не заметила, что барон постоянно держался немного впереди?
— Заметила. Но он постоянно так поступает, старается быть либо немного впереди, либо немного сзади, если мы в этот момент не разговариваем. Мне казалось, он считает, что таким образом проявляет тактичность, не пытаясь быть чересчур навязчивым.
— Ты плохо сегодня за ним смотрела, тебя больше интересовали осенние пейзажи. А я помнил твои слова о том, что барону что-то нужно от тебя, и смотрел за ним.
— И что увидел?