Наследники по прямой.Трилогия
Шрифт:
Гурьев, надев такие же, взял меч. Меч ничем особенным не выделялся, разве что на крестовине и в навершии рукояти тускло отсвечивали в электрическом освещении пыльные, шлифованные – не огранённые – камни. Харалужный меч, франкского, каролингского типа: широкий клинок с долом, сантиметров восьмидесяти длиной. Меч сохранился практически идеально: ржавчины почти не было, несколько пятен – и всё. Клинок запущен, конечно, за столькото лет, подумал Гурьев, но это – службишка, не служба.
– Меч я заберу, – спокойно сказал он.
– Как заберёте?! – перепугался Герасимов. – Куда же?!?
–
– Конечно, – Герасимов вздохнул. – Даже не верится. А сколько тут слоёв, Яков Кириллович, просто хоть институт археологии прямо на месте открывай… Мы даже сотой части возможных находок не вскрыли.
– Иерархия приоритетов, голубчик Михаил Михайлович, – Гурьев наклонил голову к левому плечу. – Ну, раз это всё, давайте выбираться на поверхность. Это ведь всё?
– Увы, – развёл руками Герасимов. – Ничего более интересного нет.
– И никаких письменных документов? Вообще ничего?
– А какие документы вы хотели увидеть, Алексан Саныч? – вкрадчиво осведомился Гурьев. – Постановление центрального комитета ордена госпитальеров имени Иоанна Иерусалимского о назначении гражданина Вирсавкера Соломона Давидовича на должность генерального мельхиседека? Или пробирочку с анализом крови товарища Назаретского Иисуса Иосифовича и справочку из Вифлеемской районной поликлиники?
– Ох, Яков Кириллович… – покачал головой Герасимов.
– А вы мельтешите, мельтешите, Яков Кириллович, – злорадно констатировал Городецкий. – Нервничаете. Но это я понимаю – я и сам нервничаю. А восстановление по черепу сделаете? – вдруг спросил Герасимова Городецкий, быстро обменявшись с Гурьевым взглядами. – Вы же специалист по этому вопросу. А, Михаил Михайлович?
– Тогда придётся артефакт демонтировать, – нахмурился Герасимов. – Это…
– Ничего, демонтируйте, – надавил голосом Городецкий. – Демонтируйте, а там будет видно. Портрет первого, если уж с исторической точки зрения подходить, великорусского государя для нас на текущий момент важнее золотых побрякушек.
Зная истинное отношение Городецкого к «золотым побрякушкам», Гурьев бросил на друга недоумённый мимолётный взгляд, но вслух, естественно, ничего не сказал. Нечто, похожее на тень какойто смутной догадки, мелькнуло перед ним – как будто мазнуло крылом по лицу.
– И вообще, – продолжил сердито Городецкий, – что это за мода ещё – чашки из черепов русских князей выделывать?! Что скажете, Яков Кириллович?
– Не наш метод, – без тени улыбки подтвердил Гурьев, – не наш. И вообще – плохой прецедент. Плохой.
– Да вы что, товарищи, – жалобно посмотрел Герасимов сначала на одного, потом на другого. – Это же исторический факт. Что же теперь, историю переписывать?!
– Историю пишем мы, Михаил Михайлович. Как пожелаем, так и запишем, – с нехорошей усмешкой сказал Городецкий, протыкая
– Ну, хватит людей пугать, – с неудовольствием подвёл итог дискуссии Гурьев. – Вы, Михаил Михайлович, оформляйте находки, и, кроме меча, можете всё увозить. С мечом я стану по оружейным правилам заниматься.
Что ж, подумал он, больше ждать и в самом деле невозможно. Пора.
– Видимо, не получится у нас с Надюшей сегодня домой вылететь, – покачал головой Городецкий, когда они оказались на поверхности. Археологи обступили Герасимова, горячо обсуждая чтото.
– Нет, – решительно сказал Гурьев, взглянув на чистое небо. – Сегодня – точно не выйдет. Надо сказать, Варяг.
– Псих. Псих – и не лечишься. Добро. Проводи к «Касатке», отзвонюсь, вызову охрану. Надо подумать, как это всё документально оформить, да ещё и твою «находочку». Сталину сам будешь докладывать? Я не решусь, честное слово. Ах, угораздило же тебя, Гур…
– Всех нас угораздило, Варяг. Всех. Такое время. Ничего не попишешь.
* * *
За столом собрались, действительно, почти посемейному – Чердынцев с Верой, Надя с Варягом, Гурьев и девушка. Чердынцев заметно нервничал, а Вера, не ведая ещё причины, отчаянно за него переживала, гадая, с чем связано это – с работой, с визитом ли высокого гостя, секретаря Центрального Комитета, кандидата в Политбюро. Кто бы ей такое ещё полгода назад рассказал – не ушёл бы целым, это уж точно. Визит, конечно, ничуть не походил на прибытие московского начальства, но – кто его знает? Однако, присутствие невозмутимого, как всегда, Гурьева её, как ничто другое, успокаивало. Раз они друзья – это же видно, значит – всё будет хорошо. Ну, както – будет.
– Начинай, Михаил Аверьянович, – сказал Гурьев.
– Бронепоезд, – вздохнул Чердынцев.
– Пятьдесят граммов, – разрешил Гурьев.
– Не надо, – покачал головой Чердынцев. – Как ты выражаешься – не наш метод, – он пригладил рукой волосы и немного развернул стул в сторону Даши: – В общем, доча, слушай. И вы все тоже слушайте, конечно. Раз уж такое случилось – значит, случилось. Чего теперь выть.
Перемена, происшедшая с Дашей за те полчаса, что продолжался рассказ отца, подкрепляемый его, Гурьева, объяснениями, поразила его. А ведь он был уверен, что давно утратил способность понастоящему чемунибудь удивляться. Полчаса назад на стуле в чисто побеленной комнате с окном, выходящим на юг, сидела чудесная, милая, умная девушка по имени Даша. А сейчас перед ними была царевна. Не принцесса, нет – царевна. Что ж, подумал он. Именно к этому всё и шло. Именно этого я и хотел, не так ли?
Женщины слушали – ни живы, ни мертвы, обе – с мокрыми глазами, Надя – прижавшись к Городецкому, который обнял её за плечи – молча, ни слова ни говоря. Вера в какойто момент поднялась, встала у Чердынцева за спиной, положив ему руки на плечи, кусая губы. Как же всё быстро, подумал Гурьев. Как быстро всё происходит. Под этим небом, под этим солнцем. На этой земле.
– Царская кровь, – задумчиво проговорила Даша. Голос её звенел, как струна, натянутая до самого неба. У Гурьева по спине пробежал холодок. – Царская кровь. Я… Я хочу посмотреть.