Наследники по прямой.Трилогия
Шрифт:
– Вы так думаете?
– Абсолютно уверена, – снова улыбнулась завуч.
– И… что мне делать?
– Ничего, – завуч пожала плечами. – Ничего, дорогая. Он всё сделает сам.
Гурьев вошёл в класс, где его тут же окружили ребята. Он уселся на парту, улыбнулся:
– Ну, как всё прошло?
– Гур!
– Ясно, – он кивнул и громко щёлкнул в воздухе пальцами, – словно выстрелил. – Огромная просьба ко всем. Пожалуйста, никаких демонстраций и баталий. Вот совершенно. Договорились?
– Гур, да мы её…
– Нет.
– Ой, – тихо сказала Зина и прижала кулачки
Группа восторженно взревела, а Гурьев обескураженно развёл руками и состроил обречённую мину – дескать, с кем не бывает.
Уроки закончились. Ирина вышла на школьное крыльцо и замерла, не зная, что делать дальше – на перилах прямо перед ней сидел Гурьев и задумчиво сжимал в зубах травинку. Увидев Ирину, он соскочил – нет, не соскочил, а както просто вдруг оказался на земле, прямо перед ней. Травинка из его рта исчезла бесследно – Ирина готова была дать руку на отсечение, что не видела, как и когда это произошло:
– Я хотел попросить у вас прощения, Ирина Павловна. Пожалуйста, не сердитесь. Хорошо?
Ирина опешила. Он извинялся перед ней, как мудрый взрослый перед взбалмошным, капризным ребёнком. Конечно, я идиотка, подумала Ирина, но ведь не до такой же степени?!
– Вы не должны извиняться. А я на вас вовсе не сержусь. Это… недоразумение.
– Значит, оно уже улажено, – он кивнул.
– А ваши… друзья? – осторожно наступила на зыбкую почву Ирина. – Они с вами согласны?
– Конечно.
– А ты… А Вы, вообще, кто? – Ирина вдруг смешалась. – Я просто не понимаю…
– Я Гурьев.
– Это что, должность такая? – Ирина почти непроизвольно улыбнулась.
– Так вышло, – Гурьев развёл руками и тоже улыбнулся. – Можете говорить мне «ты», если вам хочется. Моё самолюбие совершено от этого не пострадает. Давайте сюда ваш портфель, он даже на вид тяжеленный.
– Вот ещё выду…
В следующий миг сильные и нежные мужские руки взяли её за локти. И опять Ирина не поняла, каким образом, – но портфель уже перекочевал к Гурьеву. Чувствуя, как неудержимо заливается краской, Ирина постаралась, как могла, поскорее отогнать от себя восхитительное, горячей волной по всему телу, чувство от прикосновения мужских рук. Сильных и нежных.
Ирина разглядывала его во все глаза. Какой высокий, подумала она. А ведь вырастет ещё, наверное. Что же это на нём за одежда?
Гурьев был одет действительно так… Шевиотовые тёмносиние брюки, о стрелки на которых можно было шутя порезаться, начищенные до нестерпимого блеска туфли – или ботинки? – Ирина не поняла; рубашка без ворота и куртка – кожаная, явно ужасно удобная – даже на вид, с прорезными простроченными карманами и странной, змееподобной металлической застёжкой. Кажется, это зовётся «молнией», вспомнила Ирина. [98] Как у лётчиков на фотоснимках в газете.
98
Застёжкамолния применялась в военной одежде уже во времена Великой войны 1914–1918 гг. В своё оправдание на обвинения в анахронизме отсылаю всех желающих в Интернет,
– Сколько тебе лет? – удивляясь тому, как звучит её голос, спросила Ирина. И нахмурилась: не хватало ещё, чтобы этот мальчишка почувствовал. Мальчишка?
Он почувствовал, конечно же. И улыбнулся:
– Шестнадцать.
– Извини. Ты так разговариваешь…
– Как? – он чуть наклонил голову набок.
– Как взрослый.
– Я взрослый.
Тон и выражение лица, с которым это было произнесено, не содержали даже самого крошечного намёка на двусмысленное толкование сказанного. Что это значит, Ирина даже не могла попытаться себе вообразить. Но чтото это, без сомнения, значило. Чтото важное.
– Спасибо, – снова улыбнулась Ирина. – Портфель действительно ужасно тяжёлый. Почему тебя так зовут, Гурьев?
– Как – так?
– Гур. Что это за нелепое прозвище?!
– Вовсе нет. Гур означает – «молодой лев». На иврите, – он улыбнулся чуть смущённо и пожал плечами.
– На… чём?
– На древнееврейском. Кстати, есть такой роман, Лью Уоллеса, «БенГур», и довольно известная пьеса с тем же названием.
– А ты что, знаешь древнееврейский?! – Ирина ощутила, как брови её ползут вверх совершенно помимо воли. – Откуда?!
– Роман написан поанглийски, – Гурьев снова просил извинения за неё у неё же. Как у него это выходило, Ирина не понимала, да и не отдавала сейчас себе в полной мере отчёта, что, собственно, происходит. – Вообщето на нём – на иврите – практически никто не говорит. Язык молитвы. Язык Писания. Книги книг. Очень ёмкий, точный и в то же время совершенно потрясающе многозначный. Красивый язык. Мне нравится.
Что это такое, оторопело подумала Ирина. Мысль не пронеслась – медленно протекла, извиваясь и замирая. Что же это такое?! Кто это?! Кто он такой?!
– Подожди, Яша… Подожди, – Ирина окончательно растерялась. – Я… Я ничего не понимаю… О чём ты? Какие… Книга книг? Ты… Ты Библию, кажется, имеешь ввиду?!.
– Не кажется, – Гурьев вздохнул. – Точно. Вот совершенно.
Ирина почувствовала, как у неё закружилась голова. Очень легко, очень приятно. И, кажется, зазвенело в ушах. Она испугалась. Вот ещё глупости! Что это со мной?!
– Ты что – верующий?! – спросила Ирина, чтобы какнибудь прекратить затянувшуюся паузу.
– Очень непростой вопрос, – Гурьев усмехнулся. – Я не могу сразу вам на него ответить.
Ирина рассматривала его почти с ужасом:
– Ты… Ты всегда такой?
– Какой?
– Ну… Вот… Вот такой?!
– Да. Со мной безопасно. Вы это скоро почувствуете.
Я уже чувствую, подумала Ирина. Уже чувствую. Ой, мамочка! Он же мальчик! Мальчик?! Ирина вспыхнула, безуспешно пытаясь отогнать от себя ощущение мурашек по спине и шее, забыть об электрическом разряде, пронзившем её в тот самый миг, три минуты назад, от прикосновения крепких и ласковых мужских рук. Стараясь отвести взгляд – и будучи совершенно не в силах этого сделать – от серостальных с антрацитовыми прожилками глаз, глядящих на неё открыто, спокойно и весело. Не насмешливо, нет, – именно весело и ободряюще.