Наследники по прямой.Трилогия

Давыдов Вадим

– Драгун и Сотник, в музей за адресом и потом домой к Артемьеву. Не вздумайте прохлопать когонибудь. Я на Лубянку.

– Я обзвоню домзаки, – Вавилов сунул папиросу в пепельницу, поднялся и направился в «кабинет».

– Гур, дуй домой, перехвати Минёра.

– Нет нужды, – спокойно произнёс Мишима. – Он в безопасности, сведения от него уже ушли.

– Тогда зачем им Артемьев?! – удивился Гурьев.

– Они хотят знать точно, что он успел рассказать.

– Всё равно, мне так спокойнее, – Гурьев тоже поднялся. –

Учитель?

– Я с тобой.

– Кто это, кто?! – прошипел Городецкий, доставая из кобуры под мышкой револьвер, откидывая барабан и проверяя патроны. – Кто, ммать?! Узнаю – пристрелю, как бешеную собаку!

Мишима чуть скосил глаза на Городецкого, но промолчал, разумеется, – хотя Гурьев отлично видел, что учитель горячностью Варяга недоволен. Громко поставив барабан на место, Городецкий вернул ствол обратно в кобуру:

– Всё. Я полетел. Пожелайте мне доброй охоты.

Охота оказалось не оченьто доброй. Никаких следов Артемьева ни на Лубянке, ни в других местах не обнаружилось.

– Что происходит? – тихо спросил Вавилов, когда все сотрудники, Мишима, Гурьев и Полозов расселись в кабинете. – У кого какие соображения?

– У меня, – Мишима чуть поклонился Вавилову. – Я думаю, всё совершенно ясно, и расследование необходимо прекратить.

– Что?!

– Погоди, Варяг, – остановил Городецкого Вавилов. – Продолжайте, Николай Петрович.

– Прекратить расследование необходимо, – повторил Мишима, нисколько не повышая голоса, чем поневоле заставил слушателей внимать себе куда более пристально, чем те поначалу собирались. – Можно понять, что кольцо представляет для того, кто напал на нас с целью завладеть им, очень большой интерес и значение. Нет сомнения, эти люди не остановятся ни перед чем, чтобы помешать следствию. Пропадают люди. Нападавшие мертвы. Никаких признаков того, что кольцо может появиться в обычных местах, где появляется добыча обычных преступников, нет. Я думаю, кольца уже нет в Москве и нет в России. Мне горько говорить об этом, но я убеждён, что это так. Мы не должны рисковать жизнями людей, которые находятся на нашем попечении, поэтому мы сейчас сделаем вид, что сдались и смирились. Нужно быть честными – прежде всего перед самими собой – и признать: нас опережают на многие часы, если не дни. Невозможно обогнать время.

Гурьев понимал, что в словах учителя содержатся сразу две правды: объективная правда происходящего и личная правда Мишимы, принявшего решение отомстить и делающего всё, чтобы никто из присутствующих не смог ему помешать – и при этом избавить их от ответственности за его решение.

– Вы – сыщики, и я не должен учить вас делать вашу работу, – продолжил Мишима. – Вы знаете не хуже меня – бывают времена, когда нужно отступить, чтобы усыпить бдительность врага и внушить ему чувство безнаказанности. Тогда у нас, возможно, появится шанс довести дело до конца.

– Есть в ваших словах доля

истины, Николай Петрович, есть, – вздохнув, признался Вавилов. – Что скажешь, Варяг?

– Я не согласен.

– Да понимаю я, что ты не согласен, – Вавилов посмотрел на Городецкого, на Гурьева, на Полозова – и полез за папиросой. – А вот я – согласен. Активность по делу прекратить, бумаги сдать под роспись мне лично, удостоверения временных сотрудников – на стол. Всё. О дальнейших действиях будет сообщено особо. Варяг, пиши постановление о прекращении расследования, я подпишу, сдадим в следственную часть завтра утром, пускай подавятся. Мы сейчас с конторой воевать не можем. Не тот расклад.

– Батя!

– Я сказал – всё. Это всё, Варяг, – Вавилов тяжело уставился на Городецкого.

Полозов, Мишима и Гурьев вышли на крыльцо здания на Петровке, когда их догнал окрик Городецкого. Они остановились и повернулись к Варягу, который быстро направлялся к ним. Мишима, кивнув Гурьеву, подхватил моряка и увлёк его за собой.

– В общем, так, Гур, – Городецкий закурил, сердито щёлкнул крышкой зажигалки, убирая её в карман. – Извиняться и расшаркиваться не стану, ты человек достаточно взрослый, понимаешь, какой мразью я себя чувствую.

– Варяг, перестань, – мягко проговорил Гурьев. – Я действительно понимаю, – он посмотрел на медленно удалявшихся Полозова и Мишиму. – Не стоит. Давай, мы наши остальные договоренности продолжим выполнять, а с этим делом – ну, придётся пока подождать. И не надо, действительно, всяких высокопарностей.

– Мстить будешь? – тихо спросил Городецкий, прокалывая Гурьева насквозь слюдяными сколами глаз.

– Нет, – с легким сердцем ответил Гурьев. Он не врал – его мысли действительно были далеки от мстительных планов.

– Ну, и на том спасибо. Паспорта и визы занесу сегодня вечером.

– Спасибо, Варяг, – Гурьев пожал Городецкому руку с искренней признательностью, которую испытывал, несмотря на явный провал обещанного расследования. – Я действительно понимаю, что у тебя есть потолок, и этот потолок – не Фёдор Петрович.

– А у тебя – нет потолка? – сердито проговорил Городецкий, с трудом сдерживая клокочущую в нём ярость.

– У всех есть, – согласился Гурьев. – Только у всех – разный. Не будем больше об этом. Получится поговорить – поговорим. А нет – значит, нет.

– Ладно. Бывай и до вечера, – дёрнув плечами, Городецкий стремительно развернулся и скрылся за тяжёлыми дверьми.

Москва. Май 1928

Французские и польские визы в паспорта Полозова и Пташниковых Гурьев проставил за день – это, с его связями, не составило никакого труда.

– Прощаться будем дома, – сказал Гурьев, отдавая родителям Ирины паспорта. – Обстановка такая, – не хочу, чтобы нас вместе видели на вокзале, мало ли что.