Наследники по прямой.Трилогия

Давыдов Вадим

– Тетете, – погрозил он пальцем последнему из нападавших, сохранявшему некие остатки сознания. Трое его дружков уже отдыхали на мостовой, не успев даже толком понять, что и откуда на них обрушилось. – Когда к точке бифуркации прикладывается воздействие фактора неопределённости, происходит резкое изменение направления общего вектора континуума. Плохо учили вас в гимназии, молодой человек.

«Молодой человек» икнул, закатил глаза и мешком осел наземь – болевой шок от вывернутой из сустава кисти дал о себе знать. А теперь, если ты возжаждешь мщения, усмехнулся про себя Гурьев, искать меня ты станешь совсем не там, где я буду находиться. И это радует. Убивать их он не стал по весьма прозаической причине, –

не хотелось ему становиться сейчас объектом для приложения полицейского рвения. Хоть и времена лихие, а все же. Одно дело – драка в подворотне, и совсем другое – четыре трупа. И ещё, если честно – менее всего улыбалось Гурьеву предстать в глазах Тешкова бестрепетным душегубом. А с совестью давно у Гурьева никаких разногласий по вопросам такого рода не имелось. Он взглянул на пошатывающегося от избытка впечатлений кузнеца. Подобрав револьверы и, опустив – на всякий случай – один в карман, а другой – размозжив расчетливорезким ударом рукояти о брусчатку, враз сделавшим оружие ни к чему не пригодным, вкрадчиво осведомился:

– Идти можете, Степан Акимыч?

Кузнеца аж подбросило:

– Ты… Ты кто таков?!

– Палочкавыручалочка, – расплылся в широченнейшей улыбке Гурьев. – Так что?

– Могууу…

– Ну, тогда вперёд.

По дороге Гурьев вкратце посвятил кузнеца в историю своего с ним заочного знакомства и спросил:

– В ученики возьмёте, дядько Степан?

Задумался Тешков, и задумался тяжко, исподлобья разглядывая своего странного спасителя. Кость у парня хоть и крепкая, однако же не мужицкая, это понял Степан Акимович сразу. Но силён ведь, чертёнок! Если ещё и способный к кузнечному делу окажется… А жигановто раскидал – прям загляденье, подумал Тешков. Ну, кости есть, а мясо нарастёт. Старший сын Тешкова уже два года болтался в отряде у «белоказачьего», как его называли в советских газетках, атамана Шлыкова, а с младшего по малолетству толку в кузнице было немного. Бедствовать Тешковы не бедствовали, но и богатеями не были. А работать приходится – ох. Подмастерье не помешает. Платить вот разве?

– Вот наукой и расплатитесь, дядько Степан. А? – Гурьев как будто мысли его читал, чем снова резкий прищур кузнеца заработал.

– Руки покажь, – хмуро проворчал кузнец.

Гурьев, улыбаясь, с готовностью протянул Тешкову обе кисти. Тот быстро и привычно обмял их пальцами, ощупал. Руки у парня тоже были не похожи ни на что, виденное кузнецом раньше. Не рабочие руки, конечно. Но… Костяшки словно ороговевшими щитками покрыты, пятка и ребро ладони твёрдые, а сама ладонь – как у гребца, крепкая. Запястье широкое, на господскую кость никак не личит. Что за канитель такая, подумал Тешков. Он хмыкнул:

– А ручкито у тебя, парень, – того. На что тебе кузнецова наука?

– Хочу такую саблю выковать, которой реку пополам разрубить можно, – мечтательно воздев очи горе, произнёс Гурьев. – И чтоб булатная была.

Тешков только хмыкнул:

– А не боишься?

– Работы? Неа, – беспечно тряхнул головой Гурьев. – А чего мне ещё боятсято? Или кого?

– Ну, вроде как за мной должок, – буркнул кузнец. – По рукам, что ли?

– По рукам, – Гурьев пожал ладонь кузнеца, и, задержав её в своей, спросил: – Когда отправляемся?

– Ну… – задумался Тешков, чтото в уме прикидывая.

– Мне помощь ваша потребуется, Степан Акимович.

– Это в каком смысле? – насторожился кузнец.

– Коня купить.

– Коняаа?!? – изумился Тешков. – А коньто тебе на кой ляд?!

– А денег куры не клюют, Степан Акимыч.

Тьфу ты, сплюнул мысленно Тешков, пацан – он пацан и есть. Хоть и такой. Ну, отчего ж не помочь. Можно и помочь, конечно.

– Можно и помочь, – проворчал Тешков вслух. – Только добрый конь немалых денег стоит. Ты не лыбься, не лыбсято, почём зря, слушай,

что старшие говорят!

– Непременно, дядько Степан, – посерьёзнев, кивнул Гурьев.

Тешков полагал – святая простота! – что коня им следует покупать на базаре. Вместо этого Гурьев поволок его на конный завод в Абрамовке, принадлежащий всё тому же Чудову, который «правил» половиной Харбина. Здесь у кузнеца просто глаза разбежались. Но спешить Тешков не собирался. Раз уж в Абрамовку приехали, так и возвращаться без доброго коника грех. Они долго ходили от конюшни к конюшне, сопровождаемые одним из приказчиков. Наконец, Тешков разглядел, что Гурьев, рассматривая лошадей, не торопится выбирать. Кузнец отозвал его в сторону, шепнул недовольно:

– Что тебе? Не глянется никакой, что ль? Чего рыскаешьто?

– Да вот, дядько Степан, – Гурьев помялся. – Это ж тележные бугаи какието. Не глянется.

– Тююю, – присвистнул Тешков. – На службу разве собралсято? Что ж, строевского коня захотел?

– А хоть бы и строевского, – Гурьев упрямо наклонил голову набок.

– И зачем?

– А вы рассудите, дядько Степан. На водовозе верхом – какой всадник? Это раз. Много ли в станице породистых жеребцов на развод? Это два. С добрым конём меня и станичный атаман охотнее возьмёт. А прокормить – прокормим, Степан Акимович, и застояться не дадим. А?

Кузнец задумчиво разгладил бороду – сначала правой ладонью, потом и левой. Была в словах будущего подмастерья лукавая сметка, такая, что возрасту парня никак не годилась в пару. Ох, и не простой ты хлопец, в который раз подумал Тешков. И, кивнув согласно, развернулся к приказчику – совсем другим разговором:

– Ну? Настоящихто коней покажешь, или так и будем до вечера тут киселя хлебать?

– Помилуйте, господа! – деланно изумился приказчик и, вытаращив глаза, обескураженно развёл руками. – Это самые…

– А будешь ерепениться, так мы сей минут разворачиваем, – ласково продолжил Тешков.

Приказчик булькнул и расплылся в улыбке:

– Ну, вот. Сразу видно настоящего клиента!

– А если сразу видно, чего голову по сю пору морочил?! – свирепо рявкнул Тешков. – Хорош болтать, веди давай!

Этого коня Тешков увидел сразу. Аж сердце подпрыгнуло. Он шагнул к загону:

– Этто дело!

Конь и вправду был чудо как хорош. Буланый, [132] тёмного оттенка, трёхлеток, с сухой лёгкой головой, плотным, мускулистым телом, длинной шеей и узкой глубокой грудью, высокий в холке и явно соскучившийся по настоящему всаднику. Вот бы подружиться нам ещё, с лёгким оттенком беспокойства подумал Гурьев. А когда я уеду, в хороших руках останется. Будем надеяться, что я не все уроки сэнсэя, касающиеся животных, позабыл. Ну, с Богом, как говорится. Он посмотрел на кузнеца, на закусившего губу приказчика, забывшего о маске продавца воздуха, и кивнул:

132

Буланый – лошадиная масть. Корпус и голова желтоватозолотистые или песчаноземлистые (есть темный и светлый оттенки), низ конечностей, хвост и грива яркочерные, вдоль хребта может идти черный ремень.

– Называйте цену, Павел Григорьевич.

– Эээ…

Поняв, что не ослышался, Тешков задохнулся от негодования:

– Да ты что, любезный, с глузды съехал, никак?!

– Спокойно, Степан Акимович, – улыбнулся Гурьев. – Это мы сейчас урегулируем. А позвольте, дражайший Павел Григорьевич, на воздух вас пригласить.

Тон и тембр голоса, каким было это произнесено, заставили кузнеца застыть в неподвижности, а приказчика беспрекословно последовать за Гурьевым. Да кто ж ты таков, паря, в смятении подумал Тешков. В тихом омуте?!