Наследство последнего императора

Волынский Николай

– В настоящий момент у революции и Отечества одна судьба, – сказал комиссар.

Алексей помолчал.

– А скажите все-таки правду, что вы с нами собираетесь сделать?

– Моему начальству кажется, что вы, то есть вся семья ваша, здесь засиделись.

– И что? – шепотом спросил мальчик. – Что будет?

– Подробности потом. Все будете знать: ничего от вас не скрою, – пообещал комиссар. – Спасибо за беседу, Алексей Николаевич! Выздоравливайте.

Он двинулся к выходу. За ним в угрюмом молчании последовал Заславский. Новосильцева задержалась

у кровати и шепнула Алексею:

– Выздоравливай поскорее, голубчик. Я тебя отсюда непременно увезу!

– Куда? – тоже шепотом спросил Алексей.

– Туда, где тебе будет лучше, чем здесь.

Алексей схватил ее руку, прижал к своей груди, потом поцеловал. Новосильцева прижала палец к губам: «Тихо!» и заторопилась вслед за Яковлевым.

Комиссар уже взялся за ручку двери, когда его догнал голос подростка:

– Вы не такой, как все, гражданин комиссар! Вы действительно настоящий большевик?

– До сих пор мне казалось – да, – ответил Яковлев.

– Я бы хотел пожать вам руку на прощанье.

– Почту за честь, – улыбнулся комиссар.

Он вернулся, осторожно подержал в своей ладони руку мальчика. Она была легкая, как пушинка, и влажная: пожатия Яковлев почти не почувствовал.

– Вы не комиссар, – сказал Алексей.

– А кто же, по-вашему? – удивился Яковлев.

– Не комиссар… Офицер.

– Я и тот, и другой одновременно, – улыбнулся Яковлев.

В коридоре Николай аккуратно правил коляской, объезжая чемоданы, баулы и сундуки, которым в губернаторском «Доме свободы» так до сих пор и не нашлось подходящего места: все-таки багаж Романовых и свитских занял почти целый железнодорожный состав.

– Итак, господин комиссар, – остановился Николай у двери в свою комнату. – Я прошу и жду пояснений.

– Естественно, вы их получите, Ваше величество. Но не здесь и не сейчас. Может быть, вечером. Или завтра утром, – ответил комиссар Яковлев и повернулся к Заславскому: – Ну что же, Шимон Евшевич, здесь на сегодня все! Мы еще увидимся с вами сегодня или у вас другие планы?

Заславский подозрительно смотрел то на комиссара, то на Романовых.

– Планы? А вы – вы какие имеете планы? Что ты задумал, товарищ Яковлев?

– О моих планах вы прекрасно знаете: собрание отряда охраны. Надеюсь, Авдеев уже все подготовил. Вы будете на собрании?

– А вы тут останетесь? И надолго останетесь? И зачем останетесь? – не отвечая на вопрос, допытывался Заславский.

– В Тобольске?

– Таки да, в Тобольске.

– Зачем же мне здесь оставаться? – возразил Яковлев. – Через недельку, пожалуй, в обратный путь. А сейчас хочу подробнее осмотреть дом. Мне торопиться некуда. Неделя, как минимум, в запасе.

– Не понимаю тебя, товарищ московский комиссар Яковлев! Что ты будешь тут таки посмотреть и хочешь увидеть в свободном доме?

– Не догадываетесь? – спросил Яковлев с подчеркнутой наивностью, из которой слишком явно выпирала издевка.

– Об чем я могу догадываться и обязан?

– Я

ведь не просто человек любопытствующий и завистливый. И хочу осмотреть дом не из просто так, а чтобы понять, что вас могло здесь заинтересовать, коль скоро вы сюда две ночи подряд приходили с обысками. Открою вам секрет, который, наверное, известен всем, кроме вас: на вас в ВЧК поступил донос.

– До… Донос? – спросил с изумлением Заславский. – Какой-такой донос? Кому? Что за сумасшедший бред?!

– Во всероссийскую чрезвычайную комиссию по борьбе с бандитизмом и саботажем. И с контрреволюцией, – с подчеркнутой любезностью сообщил Яковлев.

Заславский онемел.

– Ты… ты врешь тут все и всем! – взвизгнул он.

– Зачем мне это? Ты знаешь? Скажи! Я тоже хочу знать, – попросил Яковлев.

Но Заславский только головой мотал, как лошадь: неожиданный спазм парализовал ему голосовые связки. Наконец выговорил:

– Кто там доносит? Об что?

Яковлев сочувственно развел руками.

– Не имею права говорить! Государственная тайна.

– Не-е-е!.. – выдохнул Заславский. – Не-е-е… Тут такое что-то есть неправильное. Покажи бумагу! – потребовал он.

– Ты думаешь, я такие важные документы ношу с собой? – спросил комиссар Яковлев, переходя на «ты». – Если думаешь так, то ошибаешься.

– Так ты же… так ты за царем приехал. Откуда тут вэчека? – и он беспомощно огляделся и посмотрел на Новосильцеву и матроса Гончарюка.

Новосильцева была спокойна и недвижима, как римская статуя. У матроса Гончарюка был такой вид, словно перед ним был не Заславский, а морской змей, вынырнувший из пучины. А Кобылинский, на лице которого застыло изумление, вообще ничего не понимал.

– Хорошо, так уж и быть, – сказал Яковлев. – Скажу, но исключительно по дружбе и из уважения к тебе. Дай только слово, что промолчишь.

– Даю, – проговорил Заславский. – Десять слов даю.

– Мне достаточно одного, – успокоил его комиссар. – Подойди ближе.

Заславский подступил чуть ли не вплотную.

– Видишь ли, друг мой Шимон… – и Яковлев заколебался. – Нет, пожалуй, нельзя…

– Скажи, Яковлев! Ты ж дал пообещание… пообещал, – не отставал Заславский.

Комиссар еще раз сокрушенно вздохнул, еще помедлил и, наконец, отважился.

– Только учти, Шимон, – предупредил он. – Сам я доносу на тебя не верю. Пока не разберусь, что и как было на самом деле.

– Учту! – заверил Заславский.

– Итак, некие местные товарищи, из числа твоих друзей, доносят, что гражданин Заславский, командир и одновременно комиссар отряда красной гвардии, незаконно произвел несколько обысков у Романовых, причем каждый раз сам был сильно пьян. Перебил посуду, отобрал у женщин все драгоценности, а расписки не дал. Похитил у фрейлины Гендриковой модные панталоны, совсем новые, модные – прямо из Парижа. И еще два лифчика у юнгферы Демидовой; ну, у этой бельишко попроще – от московской фабрики «Трехгорная мануфактура».