Наследство старого аптекаря
Шрифт:
– Какую лошадь, господин хороший? Никакую лошадь в глаза не видывали…
– А лошадь такая: – стал описывать пропажу оперативник, – гнедая, по кличке Ласточка, примет особых не имеет, разве что подковы новые.
– Не брали мы ни какой лошади, – стал оправдываться смекнувший в чем дело Василий. – Вот те крест! – перекрестил он свое голое пузо.
– Зря Бога гневишь, – не поверил ему Рябинин. – Все улики против вас.
– Х-х-то, против? – зычно икнул Кузьма.
– Улики, –
– Ты-к-к это… – стал усердно думать Кузьма, так что на его лбу появились маленькие капельки пота, – именины справляем… – Не придумал он ничего лучше.
– А что пьем? Разрешите посмотреть, – направился Рябинин прямиком в хату, отодвигая стоящего в проходе Василия. А про себя подумал: «здесь я лицо неофициальное, а они наверняка о санкции прокурора ничего не знают, жалобу не напишут».
На столе стояла недопитая бутылка водки, рядом в миске лежала квашенная капуста, шмат подтаявшего сала, хлеб, непочатая баночка леденцовых конфет. «Монпансье» прочел Рябинин на ней.
– На сладенькое потянуло? – с пониманием взглянул он на жестяную баночку.
Под столом валялись еще три пустые бутылки из-под водки и жирная оберточная бумага. Рябинин поднял ее двумя пальцами поднес к лицу и как пес понюхал.
– Рыба копченая, – определил он по запаху съеденный братьями деликатес, ранее завернутый в бумагу.
– Иван, посчитай на сколько денег потянет это пиршество? – обратился Рябинин к хозяину пропавшей лошади.
– Рубля на три с полтиной, – оценил тот.
– Это хорошо! – улыбнулся оперативник. – Что все не потратили, а то как цыганам долг за лошадь возвращать будите?
– Какую такую лошадь? – бегали испуганные маленькие глазки Кузьмы.
– Гнедую, по кличке Ласточка, – снова спокойно повторил Рябинин, и загнул второй палец:
– Улика вторая, – поднял он лапоть лежащий у печки. Достал из внутреннего кармана блокнот, вынул из него веточку рябины и зарисованный рисунок лаптя. Размер и рисунок совпали. – Отпечаток этой обуви был оставлен преступником, который спрыгнул с забора во двор потерпевшего. Рисунок идентичен, размер обуви тоже. Показал Рябинин свой рисунок и подошву лаптя Василию, чьи ступни были длиннее и уже стоп брата. Из чего тот сделал вывод, что лапти принадлежат именно ему.
Василий замотал головой.
– Не… – не успел он закончить фразу.
– Улика третья, – продолжал загибать пальцы Рябинин, – тот, кто следил, когда хозяева улягутся спать, и доступ к лошади будет свободен, сидел на дубе, растущем у забора, и когда он с него слазил то зацепился за сухой сук, и вырвал клочок штанов – достал из блокнота клочок грубой ткани оперативник, и приложил к дыре на штанине Василия.
Клочок и дыра совпали.
– Улика четвертая, – вновь загнул палец оперативник, – тот, кто выводил лошадь, хорошо знал где она находится, как запирается. Еще он также хорошо знал хозяйскую собаку, а собака знала его, поэтому и не залаяла, и не бросилась на вора. Лошадь тоже хорошо знала вора, поэтому спокойно пошла в поводу у него не сопротивляясь. Из чего можно сделать вывод, что вор, человек вхожий в дом, а кто как не работник, который часто помогает по хозяйству является для животных «своим», не вызывающим подозрения.
– И как же вор, вывел лошадь, а калитку закрыл за собой? –
– А вот, ты и попался! – тоже ухмыльнулся оперативник. – Откуда ты знаешь, что преступник закрыл калитку? Я об этом не говорил.
– И наконец, улика пятая… – протянул оперативник, нарочно делая паузу. – В отверстие задвижки была вставлена конопляная веревка, – Рябинин подошел к Кузьме и резким движением развязал на нем что-то вроде кушака, поддерживающем штаны. Внимательно разглядел его, достал из блокнота несколько ниток, приложил их к кушаку и продолжил, – вот что и требовалось доказать. Здесь как раз не хватает одного вплетения. Вор, оторвал веревку из этого «ремня», продел в отверстие, спокойно вывел лошадь открыв засов изнутри, а потом с помощью веревки вставил засов обратно находясь с наружи.
– Где лошадь?!! – закричал неожиданно он, переполошив братьев. – Я пока без санкции прокурора вас спрашиваю, и пока без конвойных. На каторгу захотели? – вспомнил Рябинин уроки истории и уголовное право по соборному уложению, которое изучал в институте.
– Прости, ваше благородие! – повалился на колени перед Рябининым Кузьма, – бес попутал! Мы ее к цыганам свели прошлой ночью, а потом пили. Не погуби, не надо каторги!
– Мы все отработаем! – тоже повалился на колени Василий.
– За сколько продали? – уже более спокойно спросил Рябинин.
– За сорок р-ублёв, – икнул Кузьма.
– Вот изверги окоянные! Вот я вам сейчас душу и выну, – стал засучивать рукава Иван, готовясь к мордобою.
– Не тронь их! – остановил того оперативник. – За рукоприкладство, тоже статья имеется. Накажу всех! Этих, – кивнул Рябинин в сторону братьев, – за кражу, а тебя – за мордобой!
Иван стал спускать рукава. А братья подползли на коленях к Рябинину и стали наперебой целовать тому руки:
– Вы что сдурели? – отстранился от них оперативник. – А ну встать, и отставить лобызания! – приказал он. – Собирайтесь, пойдем к цыганам за лошадью.
Вышли уже через пять минут. Как про себя отметил Рябинин в стили русской поговорки: «Голому одеться – только подпоясаться».
Первую половину пути шли молча, каждый думал о своем, пока не вышли по тропинке к лесу. И тут молчанье прервал Кузьма:
– О, вот и мой картуз! – увидел он в кустах свою кепку, и полез за ней. – Говорил же тебе, что я его потерял, – обратился он к Василию, – а ты – цыгане украли! Цыгане украли!
– Помалкивай уже! – цыкнул на него Василий. – Мало тебе энтих улик, про какие благородие сказывал?!
– А, чо я? Мой только кушак был. А все остальное твое добро: лапти, штаны… – не договорил Кузьма, как получил «затрещину» от брата.
– Ишо поболтай! Ишо выхватишь! – погрозил Василий кулаком.
– А ну прекратить, пререканья! – скомандовал Рябинин.
Вновь образовалась тишина, прерываемая только тихим топотом ног по пыльной проселочной дороге и щебетанием птиц. К полудню стало жарко. Ярко играло осеннее солнце, отдавая последнюю теплоту в уходящем году, скоро начнутся первые осенние заморозки, а потом придет холодная и снежная зима.