Насмешливый лик Смерти
Шрифт:
– Она приедет, как вы думаете?
– Да. Ей нужны деньги, чтобы смыться.
– Я похлопал по своему оттопыренному нагрудному карману.
– Смыться, - повторила Сильвия, как турист, запоминающий новое иностранное слово.
– Какой жуткой жизнью она вероятно жила и сейчас живет. Только бы она приехала!
– Это так важно?
– Я должна узнать про Чарльза, что бы там ни было.
– Она добавила еле слышно: - И я хочу увидеть ее.
– Это вы сможете.
– Я показал ей тонированное стекло в двери, прозрачное только со стороны кабинета, и наушники, связанные с микрофонами в приемной.
–
– Мне не страшно. Я так долго жила под страхом, и вдруг он куда-то делся.
Без восьми десять синий «шевроле-седан» медленно проехал по противоположной стороне улицы в направлении Лос-Анджелеса. Лицо женщины за рулем на мгновение озарилось фотовспышкой встречных фар.
– Это Бесс. Оставайтесь здесь и не подавайте признаков жизни. Держитесь подальше от окна.
– Хорошо.
Закрыв за собой дверь, я сбежал вниз по лестнице. Без двух минут десять «шевроле-седан» подкатил с другой стороны и остановился у парапета прямо напротив парадного, у которого я ждал.
Тремя прыжками я пересек тротуар, дернул на себя дверцу машины и наставил на женщину револьвер. Она завела мотор. Я выдернул ключ из зажигания. Она попыталась вцепиться мне в лицо. Я захватил и стиснул ее пальцы.
– Тихо, Бесс. Ты попалась.
– Да мне не впервой.
– Она звучно вздохнула.
– Только меня это не слишком колыхало, пока я не напоролась на тебя. Ну, парниша, что теперь?
– То же, что и раньше, только на этот раз ты мне выложишь все.
– Кто это сказал?
– Пять тысяч наличными.
– Ты что, передашь мне деньги?
– Когда заслужишь.
– И отпустишь?
– Если ты в этом деле чиста. К полиции нравов я отношения не имею.
Она наклонилась вперед, вглядываясь в мои глаза, как будто в их глубине скрывалось ее будущее. Я отстранился.
– Покажи деньги.
– Наверху в конторе.
– Тогда чего мы ждем?
Она вылезла из машины, ошеломляюще статная в желтом платье-джерси с рядом золотых пуговиц сверху донизу. Обыскав ее на лестнице, я не нашел оружия, а только слегка обжег пальцы. Но в освещенной комнате я увидел, что она теряет свою красоту. Прошлое проступало на ее лице, как невидимые чернила. Пудра и помада, ядовито-яркие под лампой дневного света, начали сохнуть и осыпаться. В порах носа собралась грязь. Разрушение шло в ней быстро, как будто утром она подхватила от мужа эту фатальную болезнь.
Бесс почувствовала на себе мой холодный изучающий взгляд, и ее рука автоматически провела по волосам, в которых иссиня-черные пряди чередовались с зеленовато-желтыми. Я догадался, что Бесс полдня травила их перекисью водорода, пытаясь восстановить свой облик перед дешевым гостиничным зеркалом. Мне стало интересно, что думает девушка за непроницаемым стеклом.
– Не смотри на меня, - сказала Бесс.
– Сегодня у меня был тяжелый день.
Она села на стул у входной двери, как можно дальше от лампы, и скрестила ноги. Ногам-то ничего не делается.
– Тяжелый день у тебя впереди. Рассказывай.
– Можно взглянуть на деньги?
Я сел напротив нее и выложил пять завернутых в коричневую бумагу пачек на разделявший нас стол. В настольную лампу был вделан микрофон, и я его включил.
– Тут пять тысяч,
– Ты имеешь дело с честными людьми. Положись на мое слово.
– Что я должна тебе выложить?
– Все. Все, что тебе известно.
– На это ста лет не хватит.
– Неужели? Начнем с самого простого. Кто убил Синглтона?
– Его пристрелил Лео Дюрано.
– Ее затуманенный голубой взгляд вернулся к пачкам с деньгами.
– Теперь, я думаю, ты спросишь, кто такой Лео Дюрано.
– Мы встречались. Его послужной список мне известен.
Она не удивилась.
– Ты не знаешь Лео, как знаю Лео я. Глаза бы мои его не видели.
– Он привлекался за совращение малолетних лет десять назад. Малолетняя - это ты?
– Ага. Он был тем любовником, про которого я тебе рассказывала. С гардеробным бизнесом в клубах. Нас замели одновременно, и открылось, что мы живем в отеле в одной комнате. Он легко выпутался. Судебный врач заявил, что он помешанный, да я и без него могла это сказать. Его упекли в дурдом, откуда его вытащила Уна. Она с детства вытаскивала его из всех передряг.
– Из этой не вытащит, - сказал я.
– А теперь про Синглтона.
– Про меня и Чарли?
– Про тебя и Чарли.
– Чарли был моей единственной большой любовью, - произнесли потрескавшиеся губы. Высушенные перекисью руки прошлись по обтянутому трикотажем телу от грудей к бедрам, стирая память или оживляя ее.
– Я встретила его слишком поздно, после того, как вышла замуж за Сэма. Мы с Сэмом жили в Арройо-Бич, и Сэм был с головой в работе, а меня брала тоска от такой жизни. Чарли подхватил меня в баре. У него было все: внешность, лоск, форма офицера военно-воздушных сил. Настоящий класс. Класс - единственное, к чему я всегда стремилась. В ту же ночь я с ним переспала, и это было нечто. До Чарли я не знала, что такое возможно. Ни Лео, ни Сэм, ни все остальные ему в подметки не годились.
Чарли пришлось вернуться в Хэмилтон-Филд, но он прилетал на выходные. Я ждала этих выходных. Потом Сэм ушел в море, и я даже не могла вспомнить его лица. И теперь не могу. А без Чарли мне было плохо. Его перевели на Гуам. Оттуда он не мог прилетать. Время шло, Чарли не писал.
А Сэм писал, и он первый вернулся. Как ни крути, парень был моим мужем. Мы поселились в Белла-Сити, и я жарила ему отбивные и говорила «добрый день», «как поживаете» его поганым пациентам. Я никогда даже не заикалась о Чарли, но, мне кажется, он догадался по моему молчанию. Я терпела целый год, выискивая новости о Чарли в газетах Арройо-Бич и вычеркивая дни в календаре. Каждый день у меня шел за год. Я вставала рано утром, рисовала жирный крест и опять заваливалась в постель.
Однажды в субботу утром, вместо того, чтобы залезть под одеяло, я села на автобус до Арройо, звякнула Чарли, и мы начали встречаться снова, почти каждые выходные. По-моему, это было летом сорок шестого. Мое счастье длилось недолго. В сентябре он со мной распрощался и отчалил в Бостон, в Гарвардский юридический колледж. Ту зиму я провела с Сэмом, длинную-длинную зиму. Следующее лето было бесподобным, но оно скоро кончилось. Все скоро кончалось. Когда в долине начались дожди и я увидела на горах эту бурую слякоть, у меня сделалась депрессия. Я даже перестала слышать, что говорит Сэм. Как будто ветер гудит.