Насмешливый лик Смерти
Шрифт:
– Уайлдинг видел ее с Чарльзом в сорок третьем.
– Мне он этого не говорил.
– И ни за что не сказал бы. С тех пор она много помоталась по стране и по тюрьмам...
– Вы сказали, у нее был муж. Куда девался он?
– Бесс давно его сломала. Она использует его, когда ей нужно, когда не остается ничего другого.
– Я не понимаю... не могу понять, как Чарльз связался с такой женщиной.
– Она красотка. И замужем за человеком, который никогда не даст ей развода.
– Но он такой идеалист. У него такие высокие стандарты. Все казалось ему
– Возможно, он сам не дотягивался до своих стандартов. Я никогда не встречал Чарльза, но мне он кажется человеком ущербным, всю жизнь стремившимся к чему-то реальному, и все без толку.
– Я сам не понимал, чем объясняется мой пыл, - беспокойством за живую девушку или ревностью к мертвому мужчине.
– Пуля в кишках, пожалуй, была самой большой реальностью, с которой ему пришлось столкнуться.
Ее полные боли светло-карие глаза оставались прозрачными, как вода в колодце.
– Вы не должны так о нем говорить.
– О мертвых либо хорошо, либо ничего?
– Вы не можете утверждать, что он мертв.
– Она положила правую ладошку на левую грудь.
– Я чувствую, вот здесь, что он жив.
– Я сегодня допрашивал свидетельницу, которая видела, как его застрелили.
– Почему же у меня такое сильное чувство, что он жив?
– Конечно, это не исключено, - сказал я без особой убежденности.
– Окончательного свидетельства у меня нет.
– Почему же вы не позволяете мне надеяться? Вам как будто хочется, чтобы он умер.
Я коснулся ее руки, лежавшей на груди.
– Я никогда не встречал девушки с более чистой душой. И мне страшно не хочется, чтобы вы растратили ее на память о парне, который не любил никого, кроме себя.
– Он был не такой!
– Ее раскрасневшееся от гнева лицо излучало свет.
– Он был прекрасный!
– Извините, - сказал я.
– Я устал. Мне не следовало пытаться руководить чужой жизнью. Из этого никогда ничего путного не выходит.
– Я опустился на стул с гнутыми ножками, и меня закрутил темный водоворот мыслей.
Прикосновение к моему плечу заставило меня распрямиться. Сильвия смотрела на меня сверху вниз с улыбкой мудрой невинности.
– Не нужно извиняться и не нужно сердиться. Я была не слишком милой.
Я проглотил готовый сорваться с губ каламбур и взглянул на часы.
– Уже почти семь. Что вы собираетесь ей сказать?
– Что вы велите. Может, вы сами возьмете трубку?
– Она знает мой голос. Будете говорить вы. Скажете, что деньги у вас есть. Что вы готовы купить у нее информацию при условии, что она представит доказательства. Если она в Лос-Анджелесе или где-то поблизости, назначьте встречу на десять вечера, можно позже, если она будет настаивать. Она должна приехать в Западный Голливуд и остановиться перед домом номер 8411 по Солнечному бульвару. Там вы ее найдете.
– Я?
– Мы вместе.
– Я написал адрес в записной книжке и вырвал для нее листок.
– Как бы она ни упиралась, не соглашайтесь на другое место встречи.
– Почему?
– Вы появитесь со мной. Бесс может быть и не опасна, но у нее опасные друзья.
Сильвия
– Что это за место?
– Там моя контора. Это удобное, надежное место для разговора, и там есть встроенные микрофоны. Вы, конечно, не владеете стенографией?
– Pas trop. Но я могу конспектировать.
– Как у вас с памятью? Повторите мои инструкции.
Она повторила, ни разу не сбившись. Потом, с видом ребенка, вдруг вспомнившего о хороших манерах, сказала:
– Пройдемте в библиотеку, мистер Арчер. Позвольте, я заварю вам чай, пока есть время. Или предпочтете спиртное?
Я сказал, что с удовольствием выпью чаю. Не успел я распробовать его вкус, задребезжал телефон. Это звонила из Лос-Анджелеса Бесс.
Глава 29
В половине десятого мы были в моей конторе в Западном Голливуде. Я набрал номер ответчика, и мне сообщили, что мистер Элайас Макбратни из Беверли-Хиллз дважды звонил в субботу и перезвонит в понедельник. Джеймс Спиноза-младший из утильсырья «Спиноза Бич» просил меня срочно с ним связаться по поводу каких-то недостач. Дама, отказавшаяся назвать свое имя, спрашивала меня четыре раза с восьми десяти до девяти двадцати вечера. Я поблагодарил телефонистку, сказав, что до следующего уведомления буду сам отвечать на звонки.
Я выключил настольную лампу. Кабинет слабо освещался прямоугольным белым лучом, проникавшим из приемной через тонированное стекло в двери. На фоне окна, подсвеченного снизу переливающимися огнями бульвара, вырисовывался силуэт девушки.
– Посмотрите, как сверкают холмы, - сказала она.
– Я никогда не видела этот город ночью. Это так ново и возвышенно.
– Во всяком случае, ново.
Я стоял рядом с Сильвией, наблюдая за проносящимися внизу машинами. Я остро чувствовал ее близость в полумраке и так же остро ощущал бег времени. Фары вспыхивали и исчезали, как яркая вереница мгновений, бегущих из темноты в темноту.
– Когда-нибудь нам придется поднять его домкратом и подвести под него основу.
– А мне он нравится такой. Новая Англия - сплошные основы, и ничего больше. Кому нужны эти основы?
– Например, вам.
Она повернулась, и ее плечо легко прошелестело по моему рукаву, как будто меня погладила сама темнота.
– Да, мне нужны. Вы ведь человек с основами?
– Не совсем так. У меня устройство компаса, и я боюсь, как бы стрелка не перестала вращаться.
– Это даже лучше, чем основы. И я не верю, что вы чего-нибудь боитесь.
– Не боюсь, ха-ха.
– Мой сардонический смешок перешел в искренний хохот. Сильвия меня не поддержала.
На столе затрезвонил телефон. Я схватил трубку.
– Алло.
Молчание. Только слабое потрескивание провода, протянутого через пространство. Щелчок на другом конце. Короткие гудки.
Я положил трубку на рычаг.
– Никого.
– Наверно, это была та женщина. Бесс.
На белом лице Сильвии, освещенном снизу огнями улицы, остались одни глаза.
– Сомневаюсь. Она не могла догадаться, что это мой адрес.