Насмешливый лик Смерти
Шрифт:
– Прощаю, - пробормотал он.
– Я прощаю себя. Освобождаю без обвинения. Я сказал тряпичникам, вы не можете выпереть честного человека, сына честного человека, я сказал им, что делаю дело отца.
Сжав ладонями бессмысленно булькающую голову, Уна с презрением посмотрела на меня.
– И это несчастный, который совершил сегодня утром убийство, да? Скажи ему, Дональд, где был сегодня утром Лео.
Дональд с трудом проглотил слюну:
– Полиция?
– Близко к тому, - сказал я.
– Он был в этой комнате. Всю ночь и все утро. Каждую ночь и каждое утро. Дюрано теперь нечасто выходит
– Заткнись, ты.
– Уна оставила своего брата и наскочила на Дональда.
– Брось свои шуточки, жирное рыло. Ты ему в подметки не годишься, даже такому. Тебе бы до сих пор выливать ночные горшки за шестьдесят в месяц, если бы не Лео Дюрано. Для тебя господин.
Он попятился от нее, покраснев и съежившись, как забитая мужем жена.
– Вы задали мне вопрос, мисс Дюрано.
– Заткнись.
– Она пронеслась мимо него, как маленький холодный вихрь, и вылетела за дверь.
Я сказал:
– Дональд. А в субботу вечером две недели назад Дюрано был в своей комнате?
– Я тогда отсутствовал. В субботу вечером мы обычно выходные.
– Мы?
– Я и Люси, но теперь она уволилась. За вчерашнее дежурство мисс Дюрано заплатила мне особо. Вчера его нельзя было оставить, он буйствовал.
– Вы идете?
– крикнула Уна с верхних ступенек лестницы.
Она привела меня в знакомую мне комнату с окном на море. Весь западный небосклон уже полыхал пожаром, пожиравшим края залива. Вдалеке, там, где берег изгибался, несколько пловцов качались, как спички, на кровавых волнах прибоя. Я сел в кресло у боковой стены, откуда можно было наблюдать за комнатой, дверью и окном.
Рассматривая комнату изнутри при дневном свете, я убедился, что она просторная и по-старомодному красивая. Приведенная в порядок, она была бы вообще великолепна. Но ковры и мебель заросли пылью, повсюду валялись неделями не убираемые отходы: рваные журналы и скомканные газеты, сигаретные окурки и немытые тарелки. Ваза с гниющими фруктами кишела мушками. Вьющиеся растения поникли и засохли. С потолка свисали лохмотья паутины. Это была римская вилла, захваченная вандалами.
Уна присела за карточный столик у окна. Карты, которыми они с Дональдом играли вчера вечером, были раскиданы по всей столешнице вперемешку с картофельными чипсами. Тут же стояли два мутных стакана. Уна начала одной рукой собирать карты.
– Давно ли Лео лишился рассудка?
– спросил я.
– Какое это имеет значение? Вы знаете, что он не убивал Хейса.
– Хейс не единственный.
– Ну, Люси Чэмпион. Он не причинил бы Люси вреда. Они прекрасно ладили, пока она не ушла. Надо отдать ей должное, Люси была отличной сиделкой.
– Но вы не поэтому так жаждали ее вернуть.
– Разве?
– Ее усмешка была горькой, как полынь.
– Так с каких пор он невменяем?
– С первого дня этого года. Лео окончательно сошел с ума на новогодней вечеринке в «Дайеле». Это ночной клуб в Детройте. Он стал требовать, чтобы оркестр снова и снова играл отрывок из какой-то оперы. Они три раза сыграли и больше ни в какую. Лео закричал, что они оскорбляют великого итальянского композитора. Собирался застрелить дирижера. Я вовремя его остановила. Это был канун Нового года, и все решили, что он набрался. Только я сразу поняла, в чем дело. Я наблюдала за ним с лета.
– Сборщиков?
Ее рука замерла среди недособранных карт. Она заерзала на стуле, меняя положение ног.
– Он руководит инкассаторским агентством.
– С револьвером?
– Лео всегда носил с собой большие суммы. Револьвер был ему необходим для защиты. Я не подозревала, что Лео опасен, пока он не стал угрожать музыкантам. Детройтский доктор сказал, что он не жилец на этом свете. Я не хочу, чтобы моего брата осудили.
– Опять осудили.
– Опять, черт побери, если вам так много известно.
– Поэтому вы наняли парочку сиделок и перебрались в Калифорнию. Несомненно рассуждая так: если уж ему загорится кого-нибудь пристрелить, пусть лучше стреляет калифорнийцев, невелика потеря.
Она повернулась от карточного стола и пристально посмотрела мне в лицо, пытаясь проникнуть в мои мысли.
– Калифорнию выбрала она. Но я не понимаю, почему вы все твердите про убийства. С него не спускают глаз. Думать, что Лео совершил все эти преступления, просто смешно.
– Но вы не засмеялись, когда я упомянул об этом впервые. С момента моего появления вы бьетесь, как рыба об лед, обеспечивая ему алиби. Кроме того, вы выставляете в качестве доказательства его невиновности безумие, подтвержденное медицинскими свидетельствами.
– Я просто разъясняла вам, что Лео нельзя судить, а тем более осудить.
– Зачем все эти хлопоты из-за того, о чем даже думать смешно?
Она подалась вперед, опершись на обе ноги.
– Вы не захотите беспокоить бедного больного человека. Что будет, если вы нашлете на него полицию? Его упекут в тюрьму, с его-то прошлым, а не в тюрьму, так в государственную лечебницу.
– Есть места похуже государственной лечебницы.
– Именно в таком я в данный момент находился.
– Я этого не вынесу, - сказала она.
– Он уже там побывал, и я видела, как с ним обращались. Он имеет право провести последние дни с любящей сестрой.
Хотя она произнесла эти слова с большим пафосом, они прозвучали не слишком убедительно. Я рассматривал ее квадратную голову, торчавшую из золотого панциря накидки. Со стороны окна солнце окрашивало ее лицо в мягкий розовый цвет. Другая сторона находилась в тени, по контрасту такой глубокой, что Уна казалась половинкой женщины. Или женщиной, состоявшей наполовину из плоти, наполовину из тьмы.
– Сколько ему дают доктора?
– Не больше года. Можете поинтересоваться в клинике. В крайнем случае два.
– Где-то от ста до трехсот тысяч.
– Что, черт возьми, вы имеете в виду?
– Я располагаю сведениями, что Лео получает от двух до трех тысяч в неделю с рэкета в Мичигане. За два года как раз набежит триста тысяч чистенькими.
– Не понимаю, о чем вы говорите.
– О деньгах. Только не рассказывайте мне, что не распоряжаетесь деньгами Лео. Я вам не поверю.
Она не могла сдержать улыбки, как будто я ей польстил.