Настоящая фантастика – 2015 (сборник)
Шрифт:
А как насчет родственников? Вспомнить бы, есть ли у него родственники, семья, дети… Что-то забрезжило в его памяти. Женщины. Он знал нескольких женщин, молодых и не очень. Но некоторые лишились лиц, превратились в безмолвные и бесплотные тени, блуждавшие внутри него подобно тревожащим снам. Он решил предоставить их темноте ночи, где им самое место, а наяву подумать о насущном – о полученном задании и о том, чтобы выжить.
Наличные и кредитки в дорогом портмоне приятно утяжелили карман. Костюм, обувь, часы, гаджеты – Цветков выглядел примерно так, как должен выглядеть бизнесмен средней руки. В этом ему помогла бойкая девица –
Он действительно чувствовал себя разбитым, хотя и не физически. Это был информационный токсикоз на фоне частичной амнезии. Запершись, он принял душ, зашторил окна и некоторое время лежал в темноте. Сон не шел. Тени скользили в вакууме, в непригодных для обитания стерильных сумерках.
Он включил телевизор. Все как всегда: плохие новости на любой вкус, ток-шоу для лоботомированных, музыка для элоев. Он послушал городские новости. Четырнадцать жертв черных хирургов за минувшие сутки. Две группы охотников за органами ликвидировано. Четверо арестованных. Социальный банк органов пополнен за счет конфискованных у нелегалов «биологических материалов». Начальник городской полиции сетовал на недостаточное финансирование и низкую эффективность «профилактических мер». Контрабанда «Девяти жизней» по-прежнему цвела пышным цветом…
Геннадий Цветков лежал, стиснув зубы и остро ощущая свою никчемность. Вместо реального зла его новой целью был какой-то вшивый аферист, практикующий, мать его, хиромант, который заинтересовал департамент только потому, что, предсказывая состоятельным клиентам дату смерти, еще ни разу не ошибся. Тридцать два мертвеца за десять лет. Стопроцентная точность прогноза. Ну и что? А тут четырнадцать только за одни сутки. Даже если Хиромант был членом преступной группировки, зачем-то отправлявшей придурков на тот свет в соответствии с предсказаниями, то все это выглядело мышиной возней. Или, как выразился один из аналитиков, собиравших информацию, «попыткой подменить Божью волю». М-да, если они все так мыслят в этом Депсвосо, то он здесь долго не протянет. Детский сад какой-то…
Сон навалился на него, будто разочарование. Полустертые тени прошлого почуяли, что наступает их время. Они скользили сквозь сновидение, уповая на воплощение. В многомерности сна обретали значимость, которая наяву им даже не снилась. Он встречал их и провожал неузнанными. Возможно, они взывали к нему, но их отделяла стеклянная стена, не пропускавшая ни единого звука, ни единого имени.
Потом было более четкое видение – девочка лет двенадцати, лежавшая на операционном столе. Ее уже усыпили, но именно поэтому она сумела встретиться с ним, блуждая в своем наркотическом сне. Неожиданно открыла глаза. Вместо зрачков он увидел удвоенное пульсирующее нечто – кровавое, рыхлое, распадающееся на куски…
Боль он почувствовал позже, когда осознал, что уже не спит. В отличие от видения боль была совершенно понятной – страдание и сожаление человека, у которого отняли часть его жизни. Но кто сказал, что об этом стоит сожалеть? Может, это спасло его от чего-то невыносимого. И в таком случае следует благодарить и молиться, молиться и благодарить…
Не получалось. Наверное, он плохой оперативник.
Испытывая возбуждение, он направился в душ. Долго стоял под секущими, словно плети, холодными струями, упираясь членом в стену. Тот мстил ему за испорченную ночь и множество других испорченных ночей. Цветков всерьез рассмотрел вопрос, не кастрировать ли себя, чтобы окончательно освободиться. Пока ему есть что терять, он уязвим и не свободен. «Да хватит, – вмешалась машинка внутри. – Тебя и так обкорнали, хочешь им помочь?»
Нет, он не хотел. Он помог себе правой рукой, потом вернулся в постель и наконец заснул глубоким сном без сновидений.
Сидя в отдельном кабинете ресторана «Альгамбра», за столом, который ломился от экзотической жратвы и хорошей выпивки, Геннадий Цветков потянул виски и спросил себя, насколько вреден такой образ жизни для души и тела. Насчет тела сомнений не было – он уже с тоской думал о своей прежней подвижной работе на свежем воздухе. Ну а что касательно души… Об этом лучше вообще не задумываться. Тем более что происходящее вокруг все чаще наводило на мысли о другом – конце двадцатого века, том времени, которое называли в учебниках «дикими девяностыми».
Человек, сидевший напротив, был немолод и наверняка помнил те события. Цветков сомневался, что Хироманта волновали проблемы цивилизации вообще и страны в частности. Судя по всему, в запутанном и опасном лабиринте современной жизни он давно уже нашел и облюбовал уютный уголок, в котором чувствовал себя хозяином, потому что мало кто знал код доступа, зашифрованный в линиях на ладонях. Геннадий честно пытался выполнять указания советника: смотреть, слушать, говорить только то, что необходимо. Пока ему неплохо удавалось играть роль человека с деньгами, недалекого, поддающегося влиянию, не слишком здорового и вдобавок переживающего кризис среднего возраста.
Хиромант представился господином Чичиковым. Похоже, половина здешнего контингента либо работала на него, либо получила указание всячески способствовать. Охранники, которые предварительно обыскали потенциального клиента с применением детекторов, занимали ближайший к кабинету столик. Цветков знал, что здесь за ним тоже наблюдают, а Чичиков полагал, что ничем не рискует, оставаясь с ним наедине. Это было, конечно, заблуждение, но Геннадий твердо намеревался до конца следовать полученным инструкциям.
Пока они выпивали, закусывали и болтали, Цветков сделал вывод, что Чичикову скучно и он пытается развлечься, раскачивая лодку. Обычная проблема человека с недюжинными талантами в обществе, которое может предложить ему только место в системе или бегство от действительности. Людям с мозгами оставалось либо глумиться над этой самой действительностью, либо раскачивать лодку. Каждый выбирал свое в зависимости от темперамента.
Цветков был не дурак (даже после резекции памяти) и понимал: система очень не хочет пропустить что-нибудь этакое, невинное с виду, от чего лодка начнет зачерпывать воду, а то и пойдет ко дну. Он служил системе, и его это не смущало. Да, она была плоха, но все же лучше, чем ничего. На кровавые плоды анархии он насмотрелся, когда эвакуировал остатки христианской миссии из Сьерра-Леоне.