Наталья

Минчин Александр

— Саня, я боюсь, — она вся прижалась ко мне и вправду вздрагивала.

— Что ты, Наталья, это же дождь.

Она опять вздрогнула от нового раската падающих небесных хлябей.

— Я знаю, но какой-то он очень сильный, хлесткий, хлещущий, кажется, что мы отсюда никогда не вырвемся.

Правда, если бы мы находились не под мостом, промокли бы до нутра.

Сверкнула молния, дождь-ливень припустил с новой силой. Шумнее.

— Саня! Поцелуй меня, мне страшно.

Я целовал ее лицо, покрывая его

несильными поцелуями, а она обняла мою голову и не отпускала ее, и только подставляла мне разные стороны своего лица, шеи, затылка. Она никогда не была такой, я никогда не видел ее такой: какой-то растерянной, испуганной, возбужденно дрожащей.

Дождь стал в ровную стену и теперь лил мерно с неба. Темнота была такая, что я даже не видел фонарей, и были ли они вообще.

Наталья неожиданно успокоилась и затихла. Казалось, она заснула или нечаянно задремала, глубоко задумавшись. Ее губы коснулись моего уха, и она прошептала:

— Санечка, уже поздно, меня ждет папа. Я сказала, что только на час, а прошло уж, наверно, два или три. Я завтра приеду… Санечка. — Она коснулась языком моего уха и вдохнула в него так, что у меня на секунду закружилась голова.

— Поймать машину?

— Разве мы не пойдем вместе?

— Ты вся промокнешь.

— Я не сахарная, — пошутила она.

— Подожди, — я расстегнул пальто и показал ей куда.

Она кивнула. Пригнулась и нырнула под пальто, которое я навесил как тент над ней, благо оно большое.

— Теперь в ногу быстро побежали, три-четыре.

Не успел я сделать первый шаг, как она сказала:

— Саня, я сумку забыла.

Мы повернулись, на скамейке лежала оставленная сумка.

— Молодец, Наталья, — сказал я серьезно, — а там, конечно, все документы и…

— Ну, Саня… Это же оттого, что ты рядом.

— Хорошо, ныряй, побежали.

Побежали мы резво и, как ни странно, в ногу.

Машины проносились мимо и обдавали водой, бросающейся в лицо из-под колес так, что мне пришлось развернуть наш кожаный шатер спиной к дороге, спасаясь им как укрытием, и на каждый шум поворачивать голову.

С Натальей какое-то сплошное везение. Через несколько минут остановилась черная «волга», да еще в такой ливень, и сразу взяла нас.

— Саня, — зашептала Наталья мне, — у тебя замечательное пальто, я ни капли не промокла, совсем сухая.

Я потрогал рукой, все было первозданно.

— Чего ты шепчешь?

— Не знаю, — она улыбнулась, мелькнувшая мимо машина осветила ее улыбку. — Спасибо тебе, Санечка, что укрыл от дождя. Ты такой заботливый…

— Я не о тебе заботился, мне пальто твое жалко было, очень красивое и тонкое.

Она даже рассмеялась от неожиданности.

Дождь стал стихать, мы ехали. Я смотрел вперед, и вдруг прямо на глазах он из мокрого превратился в белый.

— Наталья, снег!

— Самый

настоящий.

— Сколько живу, никогда не видел, чтобы дождь в снег превращался.

И он повалил, повалил хлопьями, невероятно.

— Завтра метель обещали, — проронил шофер.

Я наклонился к Наталье.

— Надеюсь, ты не заблудишься, — прошептал я.

— Нет, Санечка, я не литературная. А почему ты шепчешь?

— Не знаю, — улыбнулся я, — тебе подражаю.

Теперь снег шел колкий, мелкий и, дико гонимый ветром, облеплял стекла машины, ревя и меча за окном.

— Прямо к подъезду?..

— Да. А то я не дойду. Собьюсь с пути, — она засмеялась.

— Я тебе помогу.

— Чем? Выбраться?

— Нет, сбиться.

— А, это ты можешь!..

Всю остальную часть пути мы молчали, обнявшись и задохнувшись в долгом поцелуе.

Она указала шоферу, где подъезд, и он остановился. Я инстинктивно откинулся в глубь сиденья.

— Что ты, Санечка, это не нужно, уже ни к чему. Все и так всё знают, ведь не маленькие же.

Она быстро поцеловала меня, шепнув:

— Я буду рано, не просыпайся, пока я не разбужу тебя.

Дверь захлопнулась, мелькнула ее голова в шапке и скрылась в подъезде. И чего мне, идиоту, раньше шапки не нравились. Она классно выглядит в ней.

— Куда?

— Да вроде некуда.

— Но в снегу же я не могу тебя оставить, — сказал он, и мне это понравилось.

— А сколько сейчас?

— Пять минут одиннадцатого.

О Господи, ужаснулся я про себя, так поздно. Она не знала или знала?

— Вы меня можете отвезти на Горького к театру Ермоловой?

— Поздно вообще уже.

— Я зап…

— Я понимаю, что заплатишь, — он на секунду задумался, — ну хорошо, поехали.

Внутри было тепло и уютно, а снаружи бушевала метель. Настоящая метель. Слава Богу, Наталья дома. Тихая музыка лилась из приемника. Довез он меня быстро. А первый раз в жизни мне хотелось ехать медленно, не быстро. Но все кончается (в жизни), и это понятно.

Он остановился, развернувшись на улице Горького, прямо напротив подъезда театра. Мне оставалось проскочить четыре шага.

Я достал бумажку в темноте и протянул ему.

— Спасибо.

Он развернул ее. Ну, думаю, сейчас начнется.

— Это пять, ты не ошибся?

— Нет, — ответил я.

— Это много, три достаточно, у меня сдачи нет.

Я еще не встречал таких.

— Это нормально, — говорю, — потому что до того не спрашивал сколько. И вообще за все спасибо.

Я выскочил из машины. Хлопнул дверью и через три броска в длинном, запутывающем ноги, пальто был под сводом вестибюля, ведущего в театр. Я обернулся.

Черная машина медленно тронулась, потом исчезла. Завтра она приедет, подумал я, и мне стало радостно.