Научи меня любить

Светлая Есения

— Наверное, нет. Не знаю. — И снова, словно оправдываясь, пролепетала: — Я сегодня помогала, чем могла.

— Малыш, прости за тон. Не обижайся, я просто не взваливал на тебя лишние проблемы. Ни к чему это. И ты пойми, что лучше у них уже не будет. Это возраст, черт подери. И если человек всю жизнь не следил за своим здоровьем, теперь сложно что-то исправить. Я рад, что ты помогаешь маме, спасибо. Ей любая помощь, как глоток свежего воздуха, поверь. Но только тяжести не таскай! Черт, там ещё с поливом сейчас морока! Сколько раз говорил, давайте проведем автономный… Ладно, я отвлекся. Я что звоню, у меня все нормально. Завалы разгребли. Теперь остаемся работать на месяц. С комиссией сложно,

но я разберусь, не переживай. Звонил Смольняков, передал, что Веру прооперировали, и она несколько дней не выйдет на связь с Лешкой. Ты, пожалуйста, помягче с ним. Я знаю, малыш, тебе тяжело. Прости, что это все с нами. Но я верю, мы справимся. А потом сразу на море. Я заработаю. И на источники, куда ты там хотела. Слышишь? Ян… Алло…

— Слышу, — давясь слезами, прохрипела Янка. Нет, не кончились запасы. Видимо, где-то еще осталось немного, из непролитых.

— Ян, я прошу тебя, не плачь. Я люблю тебя, только тебя.

— И я…

— Фуух, я рад. А то вдруг ты меня уже разлюбила, — перевел все в шутку Сашка. — Ты Лешку оставишь, или вы вместе в город вернетесь?

— Я не знаю, я с Ниной Григорьевной еще не говорила. Мы тут пробудем еще дня три. У меня репетиции с учениками только в конце недели. И то последние, потом все разъедутся на каникулы. А ремонт в садике, говорят, закончится только после пятнадцатого, это в лучшем случае.

— Ян, мать не откажет, она с радостью заберет, — уже тише пробормотал Сашка. Кажется даже как-то равнодушно.

— Саш, а ты как общаешься сыном? Он, оказывается, с Верой переписывается в планшете… Мне неприятно, что я не в курсе событий. Тебе не кажется, что это как-то через чур?

— Ян, давай без истерик. Правда. Я устал. Я знаю, что не прав. Если можешь, пожалуйста, добавь ему в программу мой номер телефона, я не успел. Общаться буду с ним сам. Контролировать, чтобы не натворил ничего там, в деревне. А то он почувствует волю…

— Почему ты не звонил в первый день? Лешка дуется до сих пор, а я что ему скажу?

Молчание в трубке. Яна взглянула на экран, посмотрела, не пропала ли связь…

— Саш?… Алло…

— Я не знаю, что ответить тебе. Наверное, я…. Да, к чему это все объяснять. Потерпите. Через месяц буду. Звонить часто не смогу, только если вечерами. Родителям передай привет. И сыну. Малыш, я ужинать. Ребята зовут. Целую, любимая.

— Целую, пока…

Гудки в трубке разорвали разговор. По-дурацки как-то все. Взаимные обиды, оправдания. Когда с ними все это случилось, когда? Ведь не сегодня, и не вчера. И все произошедшее теперь будто вскрыло давно наболевший нарыв. Даже Яна сейчас это отчетливо поняла, каждый из них жил своей жизнью. Вроде вместе, но не рядом, не близко, не душа в душу. И слова любви, как лейкопластырь на открытый перелом. Вроде есть, но как-то смешно. Что ей делать теперь? Что? Как оставить Лешку тут, в довесок ко всем проблемам. Стыдно. За свою слабость, за свою ненависть. Ребёнок ни в чем не виноват. Только в том, что существует.

Теплая и тяжелая рука опустилась ей на плечо. Она и не заметила, как к ней подошла свекровь. Накинула Янке на плечи тонкий полушалок и присела рядом, неуклюже, стараясь не бередить свою натруженную спину.

56

— Что же ты, ласточка наша, не бережешься? На холоде тут, после бани…

— Да мне не холодно вроде, спасибо. — Яна поправила полушалок на плечах и улыбнулась свекрови. — Сашка звонил, я тут присела, чтобы не шуметь.

— А вы шумите? Ох, прости. Прости, глупую. — Свекровь внимательно посмотрела на Яну и покачала головой. — Обижаешься не меня? Не обижайся на старую дуру, не надо.

Яна хотела возразить, но Нина Григорьевна лишь махнула рукой и сразу продолжила:

"

Знаю, Яночка, что плохо тебе, знаю отчего к нам в гости приехала. Вот что я тебе скажу, милая. Не мучай себя. И жизнь свою не кляни. Конечно, безысходность каждому своя, и порой кажется нет горше выданной доли. Ты знаешь, я ведь так рада была, что Сашка тебя, такую, словно куколку фарфоровую, полюбил. Привел, я ведь слова вам плохого не сказала, хоть и знала, видела наперёд, нелегко вам жизнь совместная дастся. Но рада была, что ума у него хватило тебя в этой глуши не губить. Уехать в город. Да и там, я знаю, тебе не сладко. Но это ведь малая жертва…

Мне вот муж такого счастья не предоставил. Я за него вышла, мне со свекрухой жить пришлось. Люто она меня невзлюбила. Да я не сдавалась. Мужа своего обожала до одури, думала, все преодолеем вместе. А мать его, кажется, со свету меня сжить решила: и издевалась, и била. Только муж на все прикрывал глаза. Он, тогда передовик, старше меня на десяток, уважаемый человек. А я что? Вертихвостка мамкина, любимица папкина. Их когда не стало, братья-сестры дом быстро продали, поделили наследство на крохи. Да и те у меня свекровь отобрала. Свиней накупила, потом же сама их и погубила, скормила им горячей картошки. Вроде уж тут я решилась голос свой подать, да отступилась. Поняла, что понесла первенцем. Думаю, куда мне теперь, брюхатой. Ох, и до чего ходила я тяжело.

Как вспомню, до сих пор дурно. Приду с работы, а свекруха встанет у плиты и нажаривает лук, пока мне плохо не станет. Я выскочу во двор, а она жарево — в помойное ведро. Наревусь, дождусь мужа на улице. Хорошо, если трезвый придет. Погулять он крепко всегда любил.

А однажды не утерпела, жаловаться начала. Дура молодая, не понимала, в чем смысл мужниной роли. Начала ему предьявлять, пьяному. Толкнул, расшиблась, скинула. Еще полгода проболела. Ушла, конечно, потом, не смогла так больше. На прощание скандал знатный вышел, с ревностью, с побоями. А я все равно ушла. Такой он, Васька мой, молчит-молчит, а потом все как ушатом на голову выльет.

Я в приживалки к тетке прибилась, пока с горя мой Васька еще полгода пил беспробудно. Потом свекровь как-то враз сникла и в зиму тоже слегла. Меня знаешь как в деревне судили! Как-будто я свинья неблагодарная! Не выдержала, вернулась. Ходила за ней до последнего, а она словно из ума выжила. Я каждый день подле нее, а она не узнает. Померла к весне, слава богу. И Васька пить перестал. Зажили, скрепя сердце. Любовь-то вроде как ушла уже. Потом снова я понесла, уже с Сашкой. И муж вроде как изменился, обхаживать стал, заботиться. Молча, конечно, сопком все. Но и тому рада была. И дочку потом следом родили. И жить мирно стали, не хуже других. Мой целый день на работе, я — на хозяйстве, да с детьми. Знаешь, безысходность, она разная бывает… Я к чему это все? Лешку ты можешь оставить. Оставь, если горечь душит. Мне не страшно, я справлюсь, у меня гордыню по молодости еще выбили, граблями да метлами по спине. И мне, дочка, все равно от какой бабы мой внук. Хоть от тебя, хоть от проходимки той. Он Сашкин, сына моего, кровиночка наша!

Любовь не меряют по-другому, только так, когда в беде, когда можешь через гордыню переступить. Я рада, что ты приехала. А в ваши с Сашкой дела не полезу, не советчик я вам. Внука оставь, мы присмотрим. Он нам только в радость."

Свекровь, словно выдохшись, привстала. Теперь небрежно погладила ещё раз Янку по плечу, словно в поддержку и, снова тяжело вздохнув, ушла в сторону дома.

57

Сашка втянул тяжелый, пропитанный газом и отработкой воздух. Ветерок бы, чтобы развеяло этот смог. Но уже который день стояла жара, оттого и душно даже вечером.