Наука: испытание эффективностью

Куприянов В.

* * *

Мы видим, если понятие эффективности толковать широким образом, то оно не противостоит существу научных исследований и автономии, понятой как следование закону разума и включающейся в существо определения науки и образования с XVIII–XIX веков. Эффективность обнаруживается на нескольких уровнях и репрезентирует различные степени дистрибутивности научного знания [26] . Воздействие на Другого принадлежит научному исследованию, потому что оно связано, во-первых, с необходимостью формирования научного сообщества; во-вторых, с заботой о достоверности научного суждения; и, в-третьих, с претензией всеобщего языка научной картины мира – определять практики повседневности в нем. Проблема включения равным образом свободы и эффективности в характеристики исследований становится очевидной постольку, поскольку обнаруживаются две стороны эффективности: с одной стороны, естественное и необходимое стремление самого ученого выражать себя в исследовании, представляя его результаты Другому (назовем это «внутренней» стороной эффективности, связанной со свободой); с другой стороны, становится явной переживаемая научным сообществом в качестве гетерономии оценка этих результатов с позиции управляющих наукой «аутсайдеров», порой не понимающих существа научных проблем и принципиально не внимательных к ним. Это представляет собой «внешнюю» сторону эффективности.

26

О степенях дистрибутивности знания, высшую из которых представляет объективность, см.: Malyshkin E., Shipovalova L. Before Objectivity: the Concept of Distributive Knowledge in Early Modern Metaphysics // Problemos. 2016. № 89. Р. 132–140.

Следствием осознания возможности приписывания науке двух существенных предикатов (эффективности и свободы) является тот факт, что решение проблемы (работа над совмещением двух сторон эффективности) оказывается задачей для самого ученого. Только он сам переживает в полной мере как эту двойственность внутреннего и внешнего, так и необходимость разрешения проблемы, поскольку в противном случае его личностная определенность оказывается стоящей под вопросом. Философский характер проблемы принципиально отличает ее от, например, науковедческой постановки вопроса об адекватном измерении эффективности науки или от административной задачи обоснованного распределения ее финансирования. Только в первом случае решение проблемы происходит из осознанного стремления совместить автономное развитие науки, с одной стороны, и ее оценку общественным мнением – с другой. Только в первом случае становится понятной сложность и неоднозначность

критериев эффективности науки, а также самого понятия эффективности.

Итак, если научное сообщество понимает себя в качестве субъекта эффективности и свободы, становится настоятельной задача – понять вторую «внешнюю» сторону эффективности в качестве превращенной формы первой и, соответственно, увидеть закономерность этого превращения [27] . Тогда сопротивление «внешнему» требованию эффективности может быть трансформировано в задачу преодоления внешнего характера этого требования и работу с ним как с собственной проблемой.

Следует отметить, что двусмысленность эффективности обнаруживается также в том, что объект возможного влияния научного знания не столь однозначен. С одной стороны, полученное научное знание может оказывать воздействие на последующие научные исследования, и только опосредованно на чуждого науке аутсайдера; с другой стороны, можно говорить о непосредственном воздействии науки на все сферы общественной жизни. В этом втором смысле эффектом науки может быть изменение уровня жизни и формирование общественного сознания, обоснованные решения в политике и максимизация прибыли в экономике. Иначе говоря, можно условно выделить интерналистский и экстерналистский аспект эффективности науки, правда, нельзя не заметить, что воздействие исследований на Другого неустранимо [28] . Должно быть понятно, что их оценку следует производить с помощью различных процедур и критериев. Первый аспект требует содержательной качественной экспертизы, хотя в некоторых науках [29] может быть удостоверен на основании публикаций в ведущих научных журналах. Второй аспект оценивается не менее сложным образом в силу того, что направления влияния различны, так же как и конкретные средства его осуществления. Объемы заключенных внешних контрактов на использование результатов, проведенные научные экспертизы, в том числе оценивающие оправданность решений в социально-политической сфере, подготовленные учебники и учебные курсы, влияющие на формирование общественного мнения, – это далеко не полный перечень несравнимых объектов, которые в той или иной степени выражают эффективность научных исследований и могут оцениваться. Эти эффекты, связанные с развитием науки, очевидно несоизмеримы. Вопрос об их систематизации, унификации, подведения под единую меру может быть отдан на откуп управляющим наукой структурам, стоящими перед задачей подсчета эффективности различных институтов и распределения финансирования. Возможен и другой вариант, когда проблематическое единство интерналистских и экстерналистских эффектов науки будет включено в задачу собственной идентификации научной деятельности, тогда это единство, так же как и система оценки различных эффектов, будет делом самого научного сообщества.

27

М. К. Мамардашвили предлагал понять концепт «превращенности действия» в обобщенной форме и в независимости от эмпирического материала приложения. Представляется, что в современной эпистемологии этот концепт может быть применен к анализу эффективности науки, определяя «внешние требования», предъявляемые к науке, довлеющие над ней. «Эта видимая форма действительных отношений, отличных от их внутренней связи, играет вместе с тем – именно своей обособленностью и бытийностью – роль самостоятельного механизма в управлении реальными процессами на поверхности системы» (Мамардашвили М. К. Превращенные формы (о необходимости иррациональных выражений) // Мамардашвили М. К. Как я понимаю философию. М.: Прогресс, 1990. С. 317). Такого рода понимание задает и способы конструктивной критики представления о науке, в котором она внешним образом определяется в качестве эффективной и результативной. К таким способам относится не разоблачение такого представления в качестве иллюзии, за которой стоит настоящее, но включение в реальное взаимодействие с ним, поскольку «если с точки зрения научного знания превращенная форма является воспроизведением предмета в виде представления о нем, то в исторической действительности такое «представление» является реальной силой, частью самого исторического движения» (Там же. С. 327).

28

Мы используем эти более или менее устойчивые термины пост-позитивистской философии науки для обозначения различия эффектов научной деятельности, хотя обычно они употребляются для определения факторов развития научного знания. Мы полагаем такое использование допустимым, потому что производство эффекта также можно понять как элемент развития. Важно отличать интерналистский и эктерналистский эффекты научной деятельности от внутренней и внешней сторон эффективности. Последнее различие определяет субъекта осознания необходимой эффективности науки и ее оценки (научное сообщество или научный менеджмент), первое – объект или направление воздействия.

29

Решение вопроса о важности публикационной активности зависит от традиции значимости презентации научных результатов в виде статей, от допущения стилистических ограничений, накладываемых на такого рода публикации, а также от значения определенного языкового выражения проблематики научных исследований (см.: Соколов М. Восточноевропейские социальные науки на интернациональных рынках идей. [Электронный ресурс]. URL:(дата обращения: 15.10.2016)). Конечно, публикационная активность оказывается не единственным фактором оценки результативности научных исследований. Также могут играть роль следующие факторы: формирование научных школ, подготовка квалифицированных кадров, международные контакты и иные способы признания. О том, насколько могут и должны быть различны объекты оценки результативности науки см., например: Майер Г. В. О критериях Исследовательского университета // Университетское управление: практика и анализ. 2003. № 3 (26). С. 6–9.

На пути ко второму варианту стоит ответ на вопрос: что является причиной того, что развитие научного знания само по себе или автономия научных исследований, связанная с эффективностью, начинает противостоять оценке науки со стороны общества и государства, управляющих наукой структур? Это одновременно и вопрос о вхождении в права и о приобретении власти узкого понятия эффективности или «внешней» стороны эффективности. Отвечая на него, следует признать следующее. Научная деятельность, подпадая под требование внешней универсальной измеримости собственного эффекта, что является необходимым условием контроля и управления, и выдвигается его субъектами – научным менеджментом, сама оказывается поздней жертвой классической научной рациональности, mathesis universalis, претендующей на открытие одного уравнения, объясняющего весь мир и все изменения в нем происходящие [30] . Уже, казалось бы, опровергнутый в своей позитивной значимости и отвергнутый историей европейской культуры «метанарратив» универсальной познаваемости и эффективного управления нашел свое последнее прибежище, поле приложения силы. Этим полем оказывается теперь не только мир (природа) в его целостности, не только человеческая культура в ее нередуцируемом многообразии, но и сама наука. Научная деятельность становится объектом точного наукометрического анализа, контроля и управления, «объективированным миром», доступным научному постижению [31] .

30

В. Гейзенберг пишет о перспективах современной физики, которые состоят в том, чтобы «суметь написать одно единое определяющее уравнение, из которого вытекали бы свойства всех элементарных частиц и тем самым поведение материи вообще» (Гейзенберг В. Основные проблемы современной физики. Цит. по: Хайдеггер М. Наука и осмысление // Хайдеггер М. Время и бытие. М.: Республика, 1993. С. 247). Эта задача интерпретируется Хайдеггером в контексте универсального научного проекта «опредмечивания сущего», в котором субъект учреждает свою власть над познаваемым, не замечая того, как сам он также попадает под эту власть.

31

Вспомним, что желание К. Поппера понимать научную деятельность как объективированный третий мир, освобождая его от всего, что связано с субъективностью и свободой воли, объясняется именно этим – стремлением к научному – объективному – постижению самой науки. На этом основании становится возможным и внешнее управление исследованиями.

Именно это расширение смысла классической научной рациональности на саму науку стоит, на наш взгляд, за утверждением возможности применения к исследованию узкого смысла экономической эффективности. Показатели результата и затрат, а также их сравнение могут быть использованы тогда, когда при заданных предпосылках (условиях развития, затратах) движение к завершению, к полезному результату, предсказуемо. «Детерминизм – гипотеза, на которой зиждется легитимация через результативность: она определяется отношением вход / выход. Нужно допустить, что система, в которой осуществляется вход, стабильна и послушно следует правильной «траекторией», в отношении которой можно установить постоянную функцию, а также отклонение, позволяющее правильно прогнозировать выход» [32] . Именно эта предпосылка – отношение к науке как к объекту классической научной рациональности, потенциально однозначно понятому, подчиненному естественной физической причинности, а не закону свободы, – служит основанием редукции значимых различий в самой научной деятельности (например, между различными уровнями и направлениями исследования) к уже существующему единству [33] . Эта предпосылка объясняет и невнимание к автономии научных субъектов, которые, превращенные в винтики механизма детерминированного производства предсказуемого результата, закономерно лишаются возможной роли «управления собой».

32

Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. С. 130.

33

Эта «уже известность» научного знания и научной деятельности – есть условие управления и контроля, условие измерения эффективности. Однако такое отношение к объекту не допускает непредсказуемости и новизны в его развитии. Парадоксальным образом, такое управление наукой оставляет «невидимым» инновационную деятельность, научные открытия, однако ожидает и «требует» их. Возможно ли такое управление, которое учитывает «пересборку науки» и ее возможную новизну? В любом случае более или менее явно выраженной теоретической предпосылкой такого управления должен быть тезис: «Нет такой известной вещи как наука». Б. Латур делает подобное понимание общества – отсутствие его как уже понятной данности, – предметом и задачей новой социологии ассоциаций. Эта социология одновременно может быть названа «социологией инноваций», поскольку включает в поле своей «предметности» потенциальности и изменения. (Латур Б. Пересборка социального. Введение в акторно-сетевую теорию. М.: Изд. дом Высшая школа экономики, 2014. С. 16, 22).

Следует подчеркнуть, что в самом определении научной деятельности присутствует закономерность возникновения такого превращенного отношения к ней, как к объекту, подчиненному естественной причинности. Объективность языка науки, как независимость его от субъекта, вводится в качестве критерия научности в силу того, что ученый, по крайней мере, с начала XIX века, занимаясь научной работой, стремится стереть всякое присутствие субъективности в визуальных изображениях или концептуальных описаниях объекта, в теоретических объяснениях или экспериментальных подтверждениях. Как следствие, научная репрезентация в письменном тексте, речи, образе, скрывая условия своего производства и тем самым связь с производителем, может поступить и фактически поступает в полное распоряжение потребителей, оказывается предметом внешнего сравнения значимости и оценки. Дескриптивный объективированный язык науки, истолкованный в контексте эволюционной эпистемологии К. Поппера, позволяет ученым выживать в конкуренции научных теорий [34] . Однако единственным следствием и целью этого выживания может оказаться подчинение механизму тиражирования и воспроизводства этого анонимного языка, если сам ученый не будет настаивать на пределах его объективации, и, соответственно, на пределах отчужденного существования в ситуации экономического обмена благами. Только в этом случае, утверждая собственное авторство,

ученый сможет оправданно претендовать на управление собственной деятельностью и ее результатами, а не просто критиковать мешающее развитию науки администрирование. В этом и состоит существо проблемы эффективности научных исследований: классическая научная рациональность, утверждая свободу от субъективности, сама тем самым создает условия возможности отчужденных форм управления научными исследованиями, создающих вызов для науки в современности.

34

Различие между амебой и Эйнштейном, по Попперу, в том, какими средствами они ведут борьбу за существование, приспосабливаясь к окружающему миру. Для амебы таким орудием приспособления является ее собственный организм; совершив ошибку, она умирает. Споры ученых – это также борьба за существование, но в случае ошибки умирают не подтвердившие собственную правоту теории (см.: Поппер К. Эволюционная эпистемология).

* * *

Что может способствовать разрешению проблемы современной науки, обнаруживающей себя между эффективностью и свободой? Что может означать утверждение собственного авторства в современном контексте? Прежде, чем ответить на этот вопрос, укажем на некоторые условия возможности этого разрешения, которые выражаются в кризисе абстракции «внешней эффективности», в смешении или пересечении интерналистских и экстерналитских определенностей науки, а также ее критериев эффективности, использующихся при оценке извне и изнутри.

Односторонний взгляд на науку как на известный управляемый механизм, производящий ожидаемые результаты (так же как и на систему образования, выполняющую функцию формирования заданных компетенций), оказывается неспособным с ожидаемой эффективностью управлять наукой (и образованием). Такое управление оказывается губительным для науки, и это не может долго оставаться скрытым для самих управляющих структур [35] . Этот бюрократический формальный взгляд упускает такой объект, как «наука в действии», в спорах о предмете, с которым она имеет дело, в лаборатории «проб и ошибок» [36] . В событии производства научного знания действуют живые люди с многообразием потребностей и мотиваций, переплетаются комплексы значимых обстоятельств: неиспорченные в результате правильного хранения реактивы; достаточное финансирование, позволяющее закупать необходимое оборудование; отсутствие бумажной волокиты, препятствующей введению его в действие; отсутствие бесконечного отчетного формализма; длительные контракты, предоставляющие возможность спокойной научной работы; условия для научной коммуникации, в которых административные структуры не вынуждают ученого самому заниматься документальным сопровождением и т. п. Все эти и многие другие обстоятельства, из которых складываются условия возможности производства научного знания, видны только изнутри «науки в действии» и скрыты от того, кто видит только вложенные средства и ожидает адекватный результат, выраженный в количественных параметрах.

35

Яркие примеры «провалов» в административном управлении наукой даны в статье биохимика и молекулярного биолога Г. П. Георгиева (Георгиев Г. П. Что губит российскую науку и как с этим бороться // Троицкий Вариант. Часть I: 17 ноября 2015 г., № 192. С. 3; Часть II: 22 декабря 2015 г., № 194. С. 6–7). Исправить губительную ситуацию в науке, по мнению ученого, может только изменение в системе управления, которое должно предполагать сотрудничество ученых и управляющих структур. Роль первых – выявлять болевые точки в современной отечественной науке, возникшие не в последнюю очередь в связи с некомпетентным управлением, а вторых – находить законодательные решения, их исправляющие. «Создание специального полномочного органа по дебюрократизации и деформализации науки могло бы сыграть важнейшую роль в резком повышении ее уровня и в результате – в инновационном развитии страны» (Там же. С. 7).

Симптоматично, что по результатам проведенного опроса среди профессорско-преподавательского состава и научных сотрудников СПбГУ на вопрос «Какие факторы Вы считаете препятствующими развитию Ваших научных исследований?», больше половины (до 80 %) выбрали «Избыточный контроль и бюрократизацию со стороны управления научными исследованиями». То есть можно говорить о том, что субъективные факторы организации научных исследований очевидны в своем негативном воздействии на научную деятельность в институции. Следует отметить, что эти два и подобные им примеры «кризиса одностороннего управления» имеют относительное значение, поскольку пока видны по преимуществу только научному сообществу.

36

О таком понимании науки как событии, но не как завершенном результате, см.: Латур Б. Дайте мне лабораторию, и я переверну мир // Логос. 2002. № 5–6; Латур Б. Наука в действии. Как следовать за учеными и инженерами внутри общества. СПб.: Изд-во Европейского университета с Санкт-Петерурге. 414 с.

Подчеркнем еще раз, что то, что упускает управляющий наукой извне взгляд, не может быть переведено в термины противостояния интернализма и экстернализма, определяющие внутренний или внешний объект воздействия исследования. Речь не только и не столько об отсутствии внимания со стороны научного менеджмента к собственной научной проблематике;

развернутое понимание того, что значит эффективность науки в системе общественных взаимодействий, едва ли не более проблематично [37] . Альтернативу представляет собой отношение к науке либо как к проекту, который может быть завершен, стабилизированному ресурсу, поставленному в распоряжение, либо как к событию, но не к результату, к «группообразованию, но не к группе», к многообразному переплетению контекстов и интересов [38] . Как в первом, так и во втором случае наука может быть истолкована как вплетенная в социальный контекст. Только в первом случае научное знание, понятое как условие экономического роста, адекватных политических жестов, разумных социальных программ, подчиненное в то же время комплексу условий воспроизводства, становится объектом целенаправленного регулирования. Само же общество, основанное на научных знаниях, понимается как данность, определенная в своих целевых ориентирах [39] . Во втором случае наука оказывается центром пересечения различного рода факторов влияния, связанных с внутренней проблематикой самой науки, а также внешних, непосредственно обусловливающих ее бытие в качестве общественного института. Во втором случае наука сложна и неоднозначна и управление ее невозможно без привлечения самих ученых, без осознанного «следования за учеными и инженерами» [40] .

37

Оба эти направления эффективности научной деятельности содержательно остаются невидимыми научному менеджменту и подпадают в одном и в другом случае под общую количественную меру – публикации в журналах с высоким импакт-фактором и индекс цитирования в первом случае, и объемы привлеченного внешнего финансирования – во втором.

38

Взаимодействие и выравнивание статусов внутренних и внешних факторов, определяющих условия развития и результаты деятельности, являются естественными для методологии акторно-сетевой теории (Латур Б. Пересборка социального. Введение к акторно-сетеую теорию; Ло Дж. После метода. Беспорядок и социальная наука. М.: Изд-во Института Гайдара, 2015. 352 с.). Различного рода виды эффективности науки, направления ее воздействия должны учитываться в равной степени (например, наличие государственного заказа, ожидаемая прибыль в сфере бизнеса, влияние на социальные отношения, возможность признания / отвержения общественным мнением, развитие конкретной области знания, опосредованный эффект на другие области научных исследований). Особое внимание при этом должно уделяться тем ситуациям, когда факторы начинают противоречить друг другу, оказываясь в так называемой ситуации «испытания сил». Например, такого рода ситуации возникают в условиях современной политики Open Science, влияющей на организацию научных практик и способы презентации результатов научных исследований. Связь научных исследований с экономикой и ожидаемая эффективность работы на компанию противостоит здесь возможному воздействию на научное сообщество в результате предоставления открытого доступа к результатам исследований, поскольку в первом случае эти результаты, как правило, находятся в собственности компании. При этом становится очевидным, что само научное сообщество оказывается субъектом выбора приоритетов (см. об этом: Levin N., Leonelli S., Weckowska D., Castle D., Dupr'e J. How Do Scientists Define Openness? Exploring the Relationship Between Open Science Policies and Research Practice. C. 135; Evans J. A. Industry collaboration, scientific sharing and the dissemination of knowledge // Social Studies of Science. 2010, № 40. Р. 757–791).

Симптоматичным и требующим не только истолкования, но и работы, является факт того, что ученые СПбГУ, принявший участие в опросе по проблеме эффективности научных исследований, считают основным именно интерналистский эффект научной деятельности (87 %). На втором месте оказалось «Формирование общественного сознания», причем этот ответ выбирали почти с равной активностью представители и гуманитарных, и точных, и естественных наук. Предложенный ответ – «Рост уровня общественного благосостояния» – был выбран только в 3,9 % случаях. Причем даже представители прикладных наук также выбрали его только в 8,7 % случаев. Предложим осторожную двойственную интерпретацию данной ситуации: научные исследования в Университете не ориентированы на непосредственный экстерналистский общественный эффект или они организованы таким образом, что связь с возможным потребителем знания, а также «применение» знания в общественном развитии затруднены.

39

Данное истолкование науки и основанные на нем практики управления научными исследованиями имеют в своем основании ставшую уже классической идею науки как «инновационного капитала», функционирующего в контексте «экономики знания», «общества знания». Однако и в работах, следующих этой традиции, присутствует критическое отношение к простоте и однозначности финансового регулирования науки: Гордиенко А. А., Еремин С. Н., Тюгашев Е. А. Наука и инновационное предпринимательство в современном обществе: социокультурный подход. Новосибирск: Изд-во ин-та археологии и этнографии СО РАН, 2000. 280 с.; Семенов Е. В. Человеческий капитал в Российской науке // Информационное общество. 2008. Вып. 1–2. С. 106–123; Концепция «общества знания» в современной социальной теории: сборник научных трудов / под ред. Д. В. Ефременко. М.: РАН ИНИОН, 2010. 234 с.; Черникова И. В., Черникова Д. В. Концепции знания в обществе знаний и в техно-науке // Вестник Томского государственного университета. Философия. Социология. Политология. 2014. № 2 (26). С. 114–121; Вольчик В. В. Маскаев А. И. Неявное знание, научное исследование и экономическое развитие // Journal of Economic Regulation (Вопросы регулирования экономики). 2016. Т. 7 (номер 1). С. 6–18.

40

Отметим, что такое научное понимание науки, подчеркивающее ее многообразие, незавершенность, поликонтекстуальность, определяющее ее развитие, значение субъектов, производящих научное знание, присутствует в современной социологии и истории науки. В книге Б. Латура «Science in action. How to follow scientists and engineers through society» (Латур Б. Наука в действии. Как следовать за учеными и инженерами внутри общества. СПб.: Изд-во Европейского университета в Санкт-Петерурге, 2013. 414 с.) предлагается вскрытие «черного ящика» научной деятельности, что обнаруживает ее в сложной сети пересечения различных действующих лиц (актантов), факторов влияния, испытания сил.

Насколько различаются в этих подходах к пониманию эффективности науки и, следовательно, к управлению ею способы ее оценки? В самом общем виде это различие принято описывать как различие качественных и количественных критериев. Под количественными способами оценки научных исследований понимаются все показатели, которые могут быть выражены в численной форме и, соответственно, служить основанием точного сравнения объектов. Эти способы непосредственно не связаны с содержательными характеристиками исследований – их конкретной тематикой и формой. К таким показателям, оценивающим труд ученого или эффективность научного сообщества, в современной наукометрии относят количество публикаций, индекс цитирования, импакт-факторы журналов (при использовании их в оценке деятельности организации), объемы привлеченного финансирования, кадровый состав и его качество (наличие ученых со степенями) и т. п. Качественные показатели определяют содержательные характеристики результата исследований (самой активности и ее условий). Они предполагают иного субъекта и иную процедуру оценивания. Экспертиза разного уровня как процедура качественной оценки проводится специалистом в данной области знания или иным непосредственно заинтересованным лицом (например, анкетирование студентов, критический анализ проектов и исследований смешанными группами). Можно указать несколько параметров качественной оценки, которые достаточно точно могут быть установлены в результате профессиональной экспертизы: новизна, актуальность, возможность применения, решение проблемы и т. п.