Навсегда моя
Шрифт:
Правда, не только это чувство вызывает у меня тревогу, но и тренировка. Я не перестаю падать, даже в таких местах, где и поводов подвернуть ногу нет. Такое ощущение, что мое тело наотрез отказывается заниматься балетом.
– Тебе нужно взять перерыв, – говорит тренер, усаживаясь рядом со мной. Я сижу на полу, подогнув одну ногу, облокотившись на нее.
– Вы в прошлый раз сказали, что я падаю из-за сердца. Значит, – в горле пересыхает. – Мое внутреннее “я” не хочет танцевать?
– Только ты можешь ответить на этот вопрос. – Тренер поднимается, но я вновь окликаю
– Такое происходит со всеми травмированными?
– Нет, – качает он головой, подходя к дверям. – На моей практике ты второй случай.
– А кто был первым?
Этот вопрос остается без ответа, но я замечаю на лице тренера грустную улыбку.
Поднимаюсь с пола, бреду в раздевалку и стараюсь не думать о плохом. И опять этот камень в душе, когда из кожи вон лезешь, чтобы не подвести ожидания, возложенные на тебя. Ведь Глеб платит деньги, он столько времени потратил на поиски этого человека. Ловлю себя на мысли, что он разочаруется во мне, если я не вернусь на сцену.
Очередное дежавю. Вечная гонка за чьими-то ожиданиями. Может в этом дело? Может, именно по этой причине я продолжаю падать: потому что боюсь ошибиться?
Переодевшись, выхожу на улицу, погода сегодня стоит чудесная, хотя уже по осеннему прохладно. Асфальт засыпало золотистой листвой, и теперь каждый шаг вызывает легкий треск. В воздухе витает запах сырой земли и спелых яблок, а над головой небо играет бирюзовыми оттенками.
На фоне всей этой романтической картины, я замечаю Глеба, идущего прямиком ко мне по узкой аллее. На нем длинное драповое пальто черного цвета, под низом прямые брюки и светлый пуловер. В этой одежде Гордеев кажется не по годам взрослым, и еще более привлекательным. Вон на него прохожие девчонки уже оглядываются, вызывая у меня кусачее чувство ревности.
– Что тут делаешь? – спрашиваю первая, останавливаясь в нескольких шагах от него.
– Пришел научить тебя вредным привычкам, – его спокойный, дружелюбный тон до сих пор в новинку для меня.
– Каким? Пить энергетики и есть чипсы?
– Ну… может быть, а разве плохо иногда есть вредную пищу и просто гулять по улице? – задумчиво произносит Глеб. – Пошли. Будем портить тебя по полной.
Гордеев кивает в сторону тропинки, ведущей в парк. Я обгоняю его, а потом мы ровняемся и вышагиваем по улице по хрустящей листве.
– Знаешь, – предаюсь воспоминаниям. – В детском доме ходила легенда, что если запустить тысячу мыльных пузырей, то исполнится твое желание.
– И что? Ты смогла исполнить свое желание? – Глеб поглядывает на меня, замедляя шаг.
– Нет, – жму плечами. – У меня никогда не было мыльных пузырей, чтобы попробовать.
– Не дело, – заявляет он. – Жди меня тут.
– Что?
Осознать происходящее не успеваю, Глеб убегает в магазин на углу, оставив меня стоять в одиночестве. А уже через несколько минут он возвращается с двумя флакушками мыльных пузырей. Смотрю на него, и снова задаюсь вопросом, всегда ли этот парень жил в роскошном особняке, где жила и я? Разве он не был мрачным, угрюмым и неразговорчивым? Когда же я упустила момент его взросления? И почему мы
– Ты серьезно?
– Бери, надо попробовать, – на его губах играет улыбка, такая же теплая, как сегодняшний осенний день. И я беру тюбик, вытаскиваю оттуда пузырьковую палочку, и дую, наверное, первый раз в жизни.
– Блин, – смущенно произношу, поражаясь, почему шарики так быстро лопаются, стоит мне только активнее начать дуть.
– Слушай, я тоже не профи в этом деле. Но у меня хотя бы до земли успевают долететь, – подтрунивает Глеб.
– Сейчас еще посмотрим: кто, кого! – уверенно заявляю и совершаю очередную попытку.
Палочка снова пропитывается мыльным раствором, и я, сосредоточенно закусив губу, дую.
– О! Смотри! – от восторга прикрикиваю, когда огромный пузырек взлетает в воздух, и переливается, от попаданий на него лучей солнца.
– Осталось девятьсот девяносто девять, – шутливой интонацией произносит Гордеев.
– Я буду до пенсии этим заниматься.
– Ладно, так уж и быть! Помогу тебя. – И мы, как два озорных ребенка, заполняем улицу прозрачными шариками.
Но самое забавное в другом: мы действительно ощущаем себя детьми. Теми самыми, которые должны были подружиться восемь лет назад, и играть в огромном дворе особняка днем, а вечером рассказывая под фонарем страшилки. Вот только когда я пересекла порог нового дома, не только мое детство закончилось, и Глеба тоже. Я всегда знала, что он улыбался, смеялся, был озорным мальчишкой, правда до меня.
– Твое желание должно исполниться, – говорит Гордеев, выбрасывая в урну пустые тюбики от пузырей.
– Надеюсь, – мне немного грустно, потому что больше всего на свете я хочу быть свободной. Вырваться из-под оков чьих-то ожиданий.
– Что там у нас дальше по списку обязательных дел, которые нужно исполнить до наступления зимы? – Глеб будто считывает мои эмоции и не задает лишних вопросов. Мне даже приятно, что он не давит, наоборот терпеливо ждет. Сказать по правде, я тоже жду. Мне почему-то кажется, у него есть, что мне рассказать.
– Не знаю, – неуверенно отвечаю, взглянув на Гордеева. Мы идем медленным шагом вдоль аллеи, наслаждаясь прогулкой.
– Тогда предлагаю вкусно поесть.
– Мне нравится, – с улыбкой говорю я.
Наши руки с Глебом случайно соприкасаются, и он вдруг переплетает наши пальцы. И делает это так с одной стороны обыденно, а с другой, будто не хочет акцентировать мое внимание, что мы стали ближе. Я смущенно прикусываю губу и отвожу взгляд, ощущая, как щеки накрывает легкий румянец.
Это же точно не сон? Мне так страшно потерять то прекрасное, что я неожиданно приобрела.
Обедаем в итоге в закусочной, Глеб выбирает шаурму, а я суп. Хотя мне тоже охота поесть вредной еды, но пока не определюсь точно насчет своего будущего, не рискую набирать лишние калории.
– Бери, – и словно дьявол, Гордеев начинает пытаться накормить меня картошкой фри. Протягивает ломтик к моим губам и смотрит заговорщическим взглядом, мол отказы не принимаются.
– Я не ем такое, ты же знаешь.