Навсегда моя
Шрифт:
Сглотнув, я усаживаюсь на кровать, и погружаюсь в прошлое Глеба. То самое, о котором никогда не знала, которое случилось более десяти лет назад. Вернее, это не совсем его прошлое, а девушки, которая вела этот дневник.
20 августа.
“Когда мама привела нас на балет, я не думала, что там будет настолько захватывающее представление. Мое сердце замирало и взрывалось яркой искоркой, от происходящего на сцене. Поэтому, стоило нам только выйти, как я попросила ее, отдать меня учится балетному ремеслу. Не могу дождаться момента, когда буду делать такие же фуэте на сцене”.
25 августа.
“Маме не понравился педагог по балету и то,
27 августа.
“Глеб говорит, что я дурочка, и балет мне не нужен. Но я объявила бойкот и устроила голодовку. Мне безумно хочется танцевать, как те девушки в театре”.
29 августа.
“Вчера я упала в голодный обморок, так сказал врач. Он советовал нам обратиться к профессионалу, который сможет подобрать правильное меню для таких изнурительных диет. Ерунда. Я все равно буду танцевать. Мне даже во сне снится, как надеваю пачку, пуанты и закручиваюсь вихрем по сцене.”
1 сентября.
“Мама сдалась. Мы снова едем в балетное училище, мой возраст – 9 лет, идеально подходит. Мама обещала взять мне личного репетитора из этого училища, который за год сможет дать нужный уровень. Ура! Я буду танцевать”.
10 сентября.
“Тренировки оказались очень тяжелыми, ко всему прочему лучшая подруга Зойка обиделась на меня. Мне пришлось пропустить ее день рождения. Но ведь… на кону стоит балет, разве я могла сделать иной выбор?”
3 ноября.
“Мы с мамой стали еще ближе. Ходим с ней каждые выходные в театр, обсуждаем балет, мое поступление. Теперь мама тоже загорелась идеей исполнить мою мечту. Она сказала, что сделает все, чтобы я стала примой. Каждый раз, когда я падаю, мамочка рядом и помогает подняться. Она единственная, кто всегда верит в меня”.
12 декабря.
“Глеб начал подкладывать мне в рюкзак злаковые батончики. Он считает, что я напрасно извожу себя. Дурак! Мой младший брат ничего не понимает. По дороге на тренировку, я выбрасываю батончики в урну. Мне нельзя есть такое”.
Дальше почему-то идет большой пробел по датам. И почерк немного меняется, у него появляется наклон.
4 августа.
“Меня приняли! Мы с мамой так радовались, а вот Глеб наоборот обиделся. Он сломал мою любимую шкатулку с балериной. Но я все равно, не злюсь. Однажды, он станет старше, и поймет, что балет для меня все”.
10 августа.
“Мама решила свозить нас с Глебом на озеро. Она переживает, что между мной и младшим братишкой испортились отношения. Ей хочется, чтобы все было как раньше. Скорее бы ее отпуск”.
13 августа.
“Зойка предала меня. Она знала, что я с шести лет влюблена в Артема Мамедова, но пошла с ним в кино. А потом сказала ужасное: я давно ей не подруга. Друзья не забывают про дни рождения, и не выбирают тренировки. Мне так грустно”.
19 августа.
“Мы с Глебом поговорили по душам. Я расплакалась, а он вдруг меня обнял и погладил по голове. Оказывается, братик переживал, что я остаюсь одна. Балет отнял у меня друзей, он боится, что однажды балет заставит и его подвинуться. Это было так мило. У меня самый лучший на свете брат. Я никогда не буду одна”.
27 августа.
“Сегодня мы уезжаем за город. Мама сняла домик у озера. Мы будем гулять там, играть в мяч, и я пообещала Глебу, что съем жареную куриную ножку.”
На этом все обрывается,
Пролистываю дневник, и случайно замечаю в самом конце - фразы черным маркером. Они резкие, будто их писали, передавая на бумагу не просто эмоции, а все злость этого мира.
“Прости меня! Прости, Лерка!”
“Ненавижу”
“Ненавижу себя”
Горло сводит спазмом, на глаза накатывают слезы, я так и представляю себе Глеба, который сжав крепко ручку в пальцах, чиркал эти слова. От них веет болью. Но… что же произошло? Анна Евгеньевна, будто прочувствовав момент, садится рядом и начинает рассказывать.
– У меня было двое детей, погодки: Лера родилась на год раньше, Глеб позже. Они всегда были не разлей вода. Только Глеб сам себе на уме, более трезвомыслящий, а Лера… – она делает паузу, от которой даже воздух вокруг нас кажется, трещит. – Она могла загореться чем-то и все, пиши-пропало. Так однажды и случилось, она захотела стать балериной. Я сначала была против, но потом увидела ее горящие глаза, и все - понеслось. Так Лера оказалась в училище.
К большому панорамному окну, вдруг подлетает сойка. Она садится на подоконник и какое-то время смотрит на нас такими серьезными глазами, что мне делается жутко. Но уже через мгновение, птица улетает.
– Когда Лере было десять, мы поехали на озеро, – продолжает приемная мама. Голос у нее теперь какой-то надломленный, больной. Да и руки она сжимает настолько сильно, впившись ногтями в кожу, что костяшки бледнеют. – Я осталась дома, голова сильно болела, а дети пошли к озеру сами. Остальную часть я помню смутно, знаю только, что Лера хотела сделать красивую фотографию на лодке, стоявшей около моста, уходящего вглубь озера. Она попросила брата остаться на пляже в другой стороне, со слов Глеба, чтобы задний фон красиво отражался на снимке.
Я смотрю на приемную мать, она с каждой фразой все мрачнее. Правда, слез нет, только пустой взгляд, направленный куда-то в стену.
– Первые несколько снимков дочка стояла просто на мосту, изображая балерину. Потом ей надоело и она решила спуститься на лодку. Но… не удержалась. Она... – голос у Анны Евгеньевны обрывается, ее грудь часто вздымается, и я понимаю, насколько тяжело дается каждое последующее слово. Мне хочется прекратить этот разговор, перестать ворошить прошлое. В конце концов, если однажды они решили спрятать эту часть своей жизни, значит, на то были причины и знать о них мне не обязательно. Вот только у мамы свои мысли на сей счет и она заканчивает монолог.
– Лодка, со слов Глеба, начала шататься и Лера не удержала равновесие, полетела в воду, словно подбитая птица. Она никогда не умела плавать. Вода была зеленой, болотной, покрытой тиной. А Глеб… он видел, что лодка шатается, видел и… почему-то ничего не сделал.
– Господи, – шепчу я, прикрыв рот ладонью. В голове мелькают картинка за картинкой, как Глеб наблюдает издалека за сестрой, которая барахтается в воде.
– Сын побежал к ней слишком поздно, нырнул… искал, потом какие-то мужчины его вытащили и ринулись искать Леру сами. Глеб кричал таким истеричным воплем, что я услышала его даже в домике. Выскочила на улицу, но… было уже поздно. Леру не смогли найти. Она утонула там.