Найденный мир

Уланов Андрей Андреевич

Прозрачное редколесье разом сомкнулось непроглядной чащей вокруг заблудившихся путешественников. Даже утреннее солнце, казалось, немного померкло.

– Мне кажется, – прошептал Мушкетов, обшаривая испуганным взглядом ветви деревьев, – я вижу его следы.

– Где? – деловито спросила Тала.

– Вон заломаны ветви, – показал геолог. – А там – верхушка саговника. Словно кукурузный початок расковыряли…

– И выедена сердцевина, – добавила внимательная филиппинка. – В середине должен быть початок, большой, желтый. Сейчас нету.

– А там обглоданы кончики ветвей, где были семенные коробочки, – подметил Мушкетов. – Если оно обдирает деревья – может, оно и не хищное

вовсе?

Только потом ему пришло в голову, что «травоядное» – вовсе не означает «безобидное». Тур, буйвол, носорог или слон готовы стоптать человека в кровавую кашу безо всякого стремления ею потом закусить, а просто так, от злобности натуры. С другой стороны, медведь с удовольствием лакомится ягодами и медом, оставаясь при этом лютым зверем.

– Лучше не проверить, – буркнула Тала. – Идем. Нет! Не туда: там дерево-столб.

Геолог как раз собирался посмотреть на телеграфное дерево вблизи.

– Могут быть огненные шершни. Живут всегда в дерево-столб.

– Тогда возьмем правее, – уступил Мушкетов. – Но несильно: нам надо в ту сторону.

– Ты знать дорогу, Димитри? – усомнилась Тала.

– Я знаю, что лагерь разбит за холмом по эту сторону кратерного вала, – объяснил геолог. – Пойдем по окружности, оставляя гребень по левую руку, и скоро увидим холм. А там уже разберемся.

Тала несколько секунд переваривала эту мысль.

– А! – заключила она. – Это такой простой кулам. Идем.

Мушкетов вскинул винтовку к плечу.

– Стой! – прошептал он. – Замри. Там шевелятся ветки.

Невысокие деревца, похожие на крымские магнолии, тряслись, будто в лихорадке. За их стеной ворочалось нечто бесформенное, неуклюжее, страшное.

– Надо отойти, – выдохнула Тала. – Ханту не любят, когда рядом люди.

Молодой ученый и сам рад был бы отступить. Но его удерживал на месте страх, что зверь, расхрабрившись, бросится на них, а пуще того – страх показаться трусом в глазах подопечной.

Тварь избавила его от колебаний. Сквозь сплетение ветвей ударили наискось, пробивая живую стену, саблеподобные когти. Чудовище выломилось на поляну и замерло, поводя маленькой головой.

Более нелепой твари Дмитрий Мушкетов не видывал в своей жизни. Все прочие насельники Земли Толля, встречавшиеся ему, обладали особой соразмерностью и даже изяществом, хотя и нимало не походили на зверей Старого Света. Лесная тварь на их фоне выделялась уродством, тем более поразительным, что сохраняла план строения, общий для тикбалангов, стимфалид и драконов: опорные задние ноги, хватательные передние и хвост-балансир, придающий животному отдаленное сходство с кенгуру. На этом подобие кончалось.

Самой выдающейся частью зверя было брюхо. Светлое и звонкое, оно колыхалось между широко расставленными задними лапами, как воздушный шар, раздутый непропорционально по сравнению с остальным телом. Рядом с этим брюхом лилипутскими казались массивные ляжки, и тяжелый, волочащийся позади хвост, и почти достающие до земли передние лапы с поджатыми когтями-шашками. Голова же и вовсе виделась приставленной от другого туловища: настолько крошечной болталась она на гибкой длинной шее. Все тело странного существа поросло перьями, но не покровными, а недалеко ушедшими от пуха; только на голове они переходили в некое подобие чешуи. Общее впечатление создавалось такое, словно неведомый карикатурист смешал гориллу с птенцом стервятника, а потом изображенный уродец ожил, вымахав ростом с хорошего медведя. Ничего подобного в трудах по палеонтологии геолог не встречал. Только крутилась в голове всплывшая неведомо откуда фраза: «Быстро исчезнувшие на Земле вследствие своей неуклюжей организации».

Более подходящего ей применения Мушкетов не мог подыскать. Существо исчезло с лица планеты так быстро, что не оставило в осадочных слоях никаких следов своего бытия.

Зверь исподлобья уставился на двоих людей. Из приоткрытой пасти не донеслось ни звука. Геолог краем сознания отметил, что зубы у животного не слишком подходят хищнику: мелкие, листовидные, больше приспособленные, чтобы крошить молодые побеги и верхушки цикадовых.

– Что делаем? – спросил Мушкетов тихо, не отводя глаз от зверя. Существо двигалось небыстро: возможно, он успеет сделать несколько выстрелов, если тварь решит напасть.

– Не отворачиваться, – прошептала филиппинка.

Зверь раздраженно полоснул воздух когтями. Мушкетов заметил, что, когда животное стояло спокойно, его лапы оставались стиснуты, так что костяные ножи прилегали к предплечьям. Стоило зверю разжать пальцы, и когти раскрывались на манер опасной бритвы.

– Медленно, спиной вперед, отходим, – скомандовал геолог и сам сделал первый шаг.

Животное поначалу приняло отступление противника за слабость и сделало еще несколько угрожающих выпадов, но затем постепенно успокоилось и не пыталось преследовать людей. У геолога сложилось впечатление, что оно и не смогло бы: для быстрого бега массивное тело зверя не было приспособлено. По поляне оно передвигалось странным галопом, опираясь не только на цыплячьи задние, но и на передние лапы, причем не на ладонь, а на сгиб пальцев, чем еще больше походило на обезьяну.

Люди наблюдали с почтительного отдаления, как зверь цепляет гигантскими когтями ветки, подтягивая в пасть сухие стручки псевдолиственниц. Что-то напоминала эта картина Мушкетову: быть может, горилл, пасущихся в тумане… или…

Геолог прищелкнул пальцами.

– Что такое? – подозрительно спросила Тала.

– Вспомнил, – пробормотал Мушкетов. – Вспомнил, на что это похоже.

Можно было сравнивать походку странного зверя с животными современности, но палеонтология подсказывала другие ответы. Гигантские ленивцы Северной Америки передвигались схожим образом и, наверное, древние халикотерии. Форма следует функции: и те, и другие, и третьи питались растительностью, цепляя внушительными на вид когтями ветви деревьев. «Природа следует шаблонам», – будто наяву послышался голос Никольского. Одни и те же биологические решения всплывали в разных цепочках переходных форм… точно крапленые карты в шулерской колоде эволюции. Словно выбор, сделанный природой, когда первые комочки слизи затеяли игру в прогресс, каким-то образом отсек большую часть вариантов, заставив все живое довольствоваться скудным набором дозволенных обличий. Если разнообразие видов имеет своей причиной волю Творца, то придется признать, что его фантазия весьма ограничена.

– Ты знать такой зверь? – изумилась филиппинка.

– Нет, не такой, – попытался объяснить Мушкетов, – но…

К тому времени, когда ему удалось на словах и жестами объяснить Тале, что такое гигантский ленивец и каким образом палеонтологи восстанавливают облик вымерших зверей по костякам, нелепый зверь, которому геолог так и не дал про себя имени (курогорилла? Курилла?! Да нет, что за глупость) давно скрылся позади. Филиппинка отличалась острым умом и отличной памятью, но объяснять ей приходилось все от самых азов, к чему молодой ученый вовсе не привык. Вдобавок обнаружилось, что преподаватель из него посредственный: он поминутно отвлекался, выплетая из объяснений хрупкое кружево. Помянув Кювье, он через минуту уже против воли пересказывал бородатый анекдот про студента с накладными рогами, изрядно повеселивший самозваную ученицу.